Светлана Багдерина - Не ходи, Эссельте, замуж

Товарищи волшебника задумались над сказанным.

– А по-моему, это ерунда, – изрек, наконец, юный конунг.

– Это почему – ерунда? – возмутился чародей, хотя минуту назад с горящими глазами доказывал всем то же самое.

– А потому что, если бы даже они были живые, то от заразы в первую очередь бы и померли сами. И ничего никому после этого не разносили.

Собравшиеся у окна снова задумались.

– А может, они и померли? – глубокомысленно проговорил Кириан. – Вурдалаки ведь тоже не живые. А пакости от них…

Оба аргумента показались главному специалисту по волшебным наукам вполне убедительными, и так как заразология и инфекцизнание лежали вне поля компетентности его премудрия, [37] Впрочем, если быть совсем честными, как и не один десяток прочих магических дисциплин. Несколько лет хронического безделья и отставания в полгода не ликвидируются и при всем желании ликвидатора. то спорить дальше он не стал, лишь пожал туманно плечами и, страдальчески скривившись, проговорил:

– Но видели бы вы его бинты, и вонь в комнате…

– Увидим, – коротко изрекла царевна.

– Самое главное, чтоб он не раскричался, пока мы его будем похищать, – Ривал озабоченно наморщил лоб.

– Не раскричится, – многообещающе поднял ладонь величиной со сковородку рыжий воин.

Больше говорить было не о чем, спасатели умолкли и разбрелись по креслам и кушеткам – ждать дальше.

Кириан примостился боком на диванном валике рядом с Агафоном, расстегнул ворот кожаной куртки модного стиля «гвентянское милитари», обшитой по рукавам и груди медными пластинами, водрузил кружку эля, предусмотрительно разбавленного Сенькой, на секретер, арфу – на колено, покрутил шеей, откашлялся и негромко, но тоскливо затянул:

При этих словах непрошенная влага оросила очи певца и потекла по щекам. [38] Чихнул в поднесенную для питья кружку.

После этого почти весь остаток времени выжидания он провел в новом развлечении – в поисках в полной тьме на ощупь носового платка или хоть какого-нибудь куска ткани, способного его заменить – пока его премудрие не сжалился над ним и над своими отдавленными не однажды ногами и не одолжил ему подол своего эссельтиного платья.

Когда Серафиме показалось, что прошло уже достаточно времени, чтобы всем, заслужившим ночной покой, кануть в блаженное царство снов, она поправила на пальце неразлучное кольцо-кошку и тихонько скомандовала подъем.

Миннезингер тихонько поднялся, как и было сказано, тихонько – в два маленьких глотка – допил их ночной запас эля, тихонько икнул, тихонько взобрался на кресло, не дождавшись, пока с него встанет Ривал, и так же тихонько продекламировал, тихо-тихо аккомпанируя себе на заботливо уложенной в чехол арфе – для поднятия боевого духа компаньонов, но главным образом – своего:

Построиться в походном порядке и выдвинуться на марш для спасателей Конначты, радостно отбросивших тягучее ожидание неизвестности, было делом одной минуты. И под бодрые завершающие строфы песенки-шепталки маленький, но очень решительно настроенный отряд выступил в поход.

– Вообще-то он первый рыцарь, – кисло пробурчал Ривал.

– Я его разжаловал, – показав язык высеченному в стене гербу Руаданов, самодовольно пояснил Кириан.

Первыми, как и запланировали, шли Агафон и Сенька – принцесса, страдающая бессонницей и ее горничная, вышедшие на променад по залитым луной коридорам. За ними – в некотором отдалении – Ривал с Кирианом: строгий дядюшка и его приближенный, совмещающие приятное с полезным: ненавязчивое соблюдение чести и достоинства юной девы и шпионаж за ней же. Замыкали походное построение еще метрах в десяти Олаф с Масдаем, посохом и тем минимумом багажа, который призван был продолжить путешествие в их компании. Логического объяснения такому загадочному явлению, как телохранитель ее высочества, прогуливающийся среди ночи по переходам замка в обществе ковра, палки и мешка, отыскать было трудно, если не невозможно, и поэтому никто такой попытки делать и не стал. А это без лишних слов подразумевало, что пестрая компания в арьергарде станет на эту ночь для слишком бдительных или слишком невезучих обитателей замка Руаданов плохой приметой: к насильственному и продолжительному сну и не менее продолжительной головной боли утром.

Двое часовых, выставленных у дверей покоев, отведенных гостям, уже могли это засвидетельствовать.

Подобрав до коленок подол темно-синего бархатного платья, расшитого черным, розовым и белым жемчугом – последнего подарка Конначты любимой дочке, и почти по балетному ступая на цыпочках студенческих сапог, его премудрие сторожко продвигался вперед. Время от времени он останавливлся, прислушивался, приглядывался, ощупывал стены и иногда, казалось царевне, даже принюхивался.

– Ты уверен, что мы правильно идем? – наконец, забеспокоилась Сенька, когда достигнув лестницы, маг направился вниз, а не вверх. – Ты же говорил, что он на пятом этаже!

– Угу, на пятом, – насупленно подтвердил Агафон. – Что я, по-твоему, пятый этаж от непятого отличить не могу? Только после него проклятый Морхольт потащил меня вниз, на ужин, а оттуда – через другой вход, кстати – к нам в апартаменты. Так что и дорогу я запомнил через обеденный зал.

– Ты точно смерти нашей хочешь… – простонала Серафима и остановилась. – Тащить этот табор огородами через весь замок только для того, чтобы попасть на соседний этаж в другом крыле!..

– Если ты знаешь дорогу короче… – окончательно разобиделся чародей и скрестил руки на груди с видом оскорбленного Ивана Сусанина.

– Не знаю, – признала Сенька. – Но догадываюсь. Зря, что ли, пока ты там в Бриггсте глазками Морхольту стрелял, я все этажи и подвалы вдоль и поперек излазила, всю пыль с паутиной на себя смотала? Так что давай рискнем, ваше высочество.

– От высочества слышу, – кисло скривился волшебник. Но возражать против плана царевны не стал. Тем более что в какой из семи выходов сворачивать после того, как они окажутся в обеденном зале, он всё равно вспомнить не мог даже под страхом немедленного замужества.