Светлана Багдерина - Не ходи, Эссельте, замуж

– Это… кровь? – студент нервно дернул подбородком в сторону неподвижно лежащего человека.

– Телесные жидкости, говорит знахарь. А может, еще что… – брезгливо поморщился герцог. – Я в таких тонкостях не силен.

– Какая гадость… Бедный папочка, я хотела сказать! – спохватился Агафон.

– Ну что? Ты удовлетворена? – сурово вопросил Морхольт, чихнул в рукав и крепко взял суженую за плечо. – Пойдем?

– Да! – радостно воскликнул волшебник, но пред внутренним взором его тут же предстала ехидная физиономия Серафимы, справедливо вопрошающей: «И ты даже не попытался прорваться? А ты уверен, что это был не труп? И не кукла?»

Какое это, оказывается, опасное занятие – быть принцессой…

– Нет.

– Что?.. – не понял герцог.

– Да нет, я говорю, – протискивая слова сквозь готовый вырваться стон ужаса, мужественно и почти обреченно повторил чародей. – Не удовлетворены мои дочерние инстинкты. Не отзывается душа песней.

– К нему я тебя не пущу! – стальная хватка сжала хрупкое волшебничье плечо и заставила ойкнуть.

– А я и не рвусь! – так искренне выпалил Агафон, что Морхольт тут же поверил и захват ослабил.

Но не отпустил.

– Я просто хотела… полюбопытствовать… – промямлил маг, экстренно стараясь отыскать безопасный курс между разящим сарказмом Серафимы и разящим дыханием неопознанной инфекции. [36] И с каждой секундой склоняясь к инфекции как к более безопасному последствию. – Папенька… в сознании? С ним можно поговорить?

– Нет, – отрезал Руадан. – Он не приходит в себя с того момента, как упал в обморок в своей камере. Знахарь говорит, что скорее, чем через пять дней…

Больной чихнул и выругался.

Морхольт выругался и чихнул.

Но этого уже никто не слышал, потому что просиявший как солнышко в полночь чародей, не теряя времени даром, приложил к физиономии скомканный подол верхней юбки, повис на руке солдата и заполошно заголосил:

– Свершилось чудо!!! Папочка, папочка, ты меня слышишь?! Это я, твоя дочечка Эссельте!!! Пока плыли сюда, мы чуть не потерпели кораблекрушение, и я охрипла от крика и простыла так, что развился катарсис верхних дыхательных путей, но ты за меня не беспокойся!!! Мне уже лучше!!! Но самое главное, что ты завтра будешь на свободе, папенька!!! Ты меня понял? Завтра! И даже скорее, чем ты думаешь!!! Потерпи еще денек, и скоро ты будешь волен мчаться куда угодно!!! Понимаешь?

Рука с единственным неприкрытым пальцем – указательным, с огромным бордовым фамильным рубином в стальной оправе, как его и описывал Ривал – еле шевельнулась, и с одра болезни донесся слабый хрип.

– Я… кажется… слышал… голоса?.. Или это пение сиххё, что пришли по мою душу?.. Прочь, окаянные… прочь… я не умру, пока не дождусь своей дочери…

– Твоя дочь – я! И я прилетела… то есть, приплыла к тебе… на крыльях любви… чтобы вызволить тебя из этой дыры!

– Ах, где же она… моя милая… э-э-э-э… Эзельта?..

Агафон возмутился.

– Слушай, батя, ты что – глухой? Во-первых, не Эзельта, а Эссельте. Это даже я запомнила. Во-вторых, это я и есть. А в третьих, я принесла тебе добрую весть о том, что уже завтра ты будешь резвиться на свободе, потому что я приехала сюда… только ради тебя. Понял?

– Кто… здесь?..

Волшебник раздосадованно крякнул.

– Вы мне не говорили, что эта ваша зараза дает осложнение на уши, ваша светлость.

Морхольт покривил презрительно губы.

– Зато я говорил, что он не в себе. Он бредит.

– Бредит он… – пробурчал чародей. – Ты ради него на такие жертвы идешь, а он, видите ли вы, бредит…

И тут же снова приподнялся на цыпочки, оперся на преграждающую ему дорогу пику, и завопил:

– Папенька, папусик, папандопуло! Ты меня слышишь?!..

– Тихо… – одышливо пропыхтел больной.

– Ничего себе – тихо! Я ору, как оглашенная!!!

– Тихо стало… наверное, показалось… Один, один… всегда один…

– П-пень глухой… – скрипнул зубами маг, выдохнул устало, с чувством выполненного долга отступил в коридор, опустил смятую юбку и снова раскрыл свой противоинфекционный веер.

– Пойдемте, изверг. Я должна поведать дядюшке, до какого плачевного состояния вы довели некогда гордого монарха величайшей после Сабрумайского княжества державы Белого Света. И ужин, наверное, остывает?

– Если бы у меня была такая дочь, я бы удавился, – пробормотал Руадан вполголоса. А погромче добавил: – Идемте. Дорогая.

– К счастью, вас, дражайший герцог, ожидает нечто лучшее, чем такая дочь, как я, – не удержался и мстительно молвил волшебник.

– Что? – остановился рыцарь.

– Такая жена, как я. Ну не стойте же, милый. Перебирайте ногами, – обворожительно улыбнулся во всю помаду и прощебетал шелковым голоском Агафон. – Чума-чумой, как говорится, а обед по расписанию.

Брат королевы побагровел, резко повернулся и яростно загрохотал сапожищами по гулкому полу коридора, словно хотел вколотить их в серый холодный камень. Удовлетворенный специалист по волшебным наукам показал спине брата королевы язык, подобрал юбки и вприпрыжку поскакал вслед.

В ожидании намеченного генштабом времени проведения спецоперации «Побег» ее участники собрались у окна, выходящего на крепостную стену с ее одиноким часовым, меланхолично взирающим на лениво перелаивающуюся собаками и перекликающуюся селянами деревушку, рассыпавшуюся по склону холма, будто раскиданные ребенком кубики.

Воздвигнутое за околицей в преддверии выходных шантоньское шапито соблазняло крестьян выцветшими сценами из цирковой жизни на поношенном брезенте стен, хриплыми голосами невиданных зверей и бессвязными отрывками манежной музыки. Выводок детишек, от мала до велика, казалось, прописался на вечное жительство под его хлипкими стенами.

– Ярмарка у них завтра… – отрешенно проговорил Олаф. – Еще из пяти соседних деревень люди придут. А цирк вчера приехал… Говорят, в первый раз за всю историю Улада. Раньше их не пускали… закон даже такой был… дурацкий… А сейчас одумались, видать. Солдаты сказывают, из замковой знати циркачей кто-то перекупил – они хотели на другую ярмарку свернуть. А теперь тут выступать будут. Вот бы поглядеть…

– Будет у нас сегодня ночью цирк, – кисло фыркнул Ривал. – Свой собственный. Бесплатный.

– Если не поймают, – оптимистично добавил Кириан.

– Чудн ы е они, эти ваши соседи… – дивясь неожиданной мысли, покачал головой Агафон. – У них чума, а они цирк приглашают.

– Помирать – так с музыкой? – предположил отряг.

– Не понимаю, чего тут чудн о го, – пожал пухлыми плечами бард. – Деньги были заплачены. Обратно их никто не отдаст. Так пусть выступают.

– Цирк во время чумы… – пробормотала Сенька и снова погрузилась в молчаливую задумчивость – не иначе, как о своем, о женском…