Светлана Багдерина - Не ходи, Эссельте, замуж

– А других особ королевской крови с нами нет, – то ли с издевкой, то ли с сожалением закончил ее речь архидруид и развел руками – кружка в одну сторону, желтоватая пресная лепешка – в другую.

Сиххё перенесли удар стойко, не поведя и бровью. Наверное, после стольких веков непрерывной надежды, когда надежда действительно мелькнула на горизонте, уже нет сил ни радоваться, ни огорчаться, сочувствуя, подумал царевич.

А у нас?..

– А мы?.. – с замиранием сердца, словно прочитав его мысль, робко спросила гвентянка. – Мы, люди… сможем отсюда уйти?

– Ведь проникали же вы в наш… общий… мир? – оживился Друстан.

– Нам очень надо! Причем срочно! – умоляюще взглянул Иван на королеву.

Та перевела взгляд на Аеда. Аед – на Дагду, Дагда – на Амергина, тот снова на королеву, как на истину в последней инстанции…

Она неохотно качнула головой.

– Не знаем…

– Вряд ли…

– Я никогда не слышал о людях, которые попав сюда, вернулись бы в Аэриу…

– Боюсь, что нет…

Воспрянувший было духом Огрин снова поник бородой.

– Значит, королева Арнегунд, не только вы, но и мы, люди, застряли в этом отвратительном месте?

– Сумрачный мир вовсе не отвратителен! – выступил на защиту приемного дома, ставшего родным, старейшина Дагда. – Он дик, большей частью непригоден для проживания сиххё, опасен, непредсказуем, но отвратительным я бы его никогда не назвал!

– Он красив, – согласно кивнул Амергин.

– Как красив старый воин, покрытый шрамами, – поддержал его Аед.

– А ты, случайно, не поэт? – улыбнулась невольно хозяйка старику.

– Нет, – усмехнулся тот в ответ. – Я всего лишь хорошо слушаю старые баллады.

– Баллады?.. Я люблю баллады, – утирая рукавом намокшие глаза, прошептала Эссельте. – Как хотелось бы услышать какую-нибудь еще… Если бы кто-нибудь из нас мог играть и знал такие слова, мы бы спели вам что-нибудь свое, что поют люди, когда им грустно и страшно и хочется домой.

– На сегодня баллад хватит, девочка, – непререкаемо произнес друид, припечатав свирепым взглядом к месту Друстана, уже было потянувшегося просить хозяйку разрешения взять айволу. – Надо спать. Неизвестно, что будет завтра.

– Так и проспите последнюю в жизни ночь, – колко проговорил Амергин, от которого не укрылся демарш старика. [51] Если Друстан всё никак не мог – или не смел – обидеться, его новый знакомый решил сделать это за него. – А я бы тоже не прочь послушать, какие звуки сейчас разносятся над Светлыми Землями, когда нет нас.

– Амергин, – предупреждающе нахмурила брови королева, и воин с видом «ну, что я могу поделать против такого », капитулировал.

– А что гайны? – встревоженно вернулся мыслями Иванушка из древней истории чуждых держав ко дню сегодняшнему.

– Не волнуйся, – успокаивающе кивнул Дагда. – Наши патрули следят за тем берегом неотрывно. Незамеченными они сюда не попадут.

– Будем ждать, пока попадут замеченными, – оптимистично пробормотал друид и, засунув в рот оставшуюся лепешку, с кряхтением стал подниматься с жесткого земляного пола.

Несмотря на дневную карусель событий и встреч, скачек и усталости, сражений и купаний, Иванушке упорно не спалось.

Сначала он был не одинок в своем полуночном бдении: с дальнего конца отведенного им гостевого домика, где расположились гвентяне, то и дело доносились приглушенные обрывки горячей ссоры:

– …сделай сейчас!..

– …потом, когда…

– …зачем ждать?..

– …какая теперь разница?..

– …вот поэтому я и говорю…

– …а я говорю…

– …расскажу ей!..

– …не посмеете!..

– …раньше надо было думать…

– …нет сердца…

– …нет мозгов…

Потом препирательства прекратились, спорщики уснули, отвернувшись носами к разным стенам, а Иванушка всё равно не мог, как ни силился.

Сначала он посчитал овец.

Потом овцы в Лукоморье и сопредельных державах, занимающихся этим видом промысла, закончились, и он принялся считать лошадей.

Когда закончились лошади – кур.

Куры не хотели быть сосчитанными, постоянно разбегались, перемешивались в пестрые бестолковые кучи, перелетали с забора на завалинки и обратно, кричали петухами, и царевичу это, в конце концов, надоело. Бесплодно прокрутившись на матрасе, набитом свежими листьями и духовитыми травами в общей сложности часа три, он капитулировал перед превосходящими силами бессонницы и тревоги, поднялся, оделся, и тихо ступая, чтобы невзначай не потревожить беспокойно ворочавшегося и постанывавшего во сне Друстана и редко, но болезненно всхрапывающего Огрина, вышел наружу.

Если бы не фонарное дерево со странными светящимися оранжевыми плодами размером с огромный арбуз, возвышающееся посреди деревенской площади и подпирающее своими изогнутыми ветвями тяжелое мрачное небо, под густой сенью крупной округлой листвы было бы совсем темно.

«Как настоящей ночью,» – не успел подумать Иван, как откуда-то из-за соседнего домика к нему подошел высокий сиххё с настороженно-любопытным взглядом и нейтральной, но постоянно соскальзывающей в вопросительные, улыбкой. В одной руке его был то ли крендель, то ли бублик.

«С маком и кокосовой стружкой», – отчего-то подумалось Иванушке.

В другой – фонарь, сделанный из такого же оранжевого плода, как на дереве, только поменьше.

«Размером с дыню», – дотошно подыскало подходящее сравнение подсознание царевича, и желудок его тоскливо вздохнул: непривычная пища сиххё по нраву ему, похоже, пришлась не слишком.

– Добрый вечер, – вежливо прошептал царевич товарищу по бессоннице, и тут же оглянулся на только что покинутый домик: не разбудил ли его уход остальных. Но всё было спокойно.

– Хорошей тебе ночи, человек Иван, – уважительно склонил голову сиххё и сделал радушный жест свободной от фонаря рукой. – Хочешь прогуляться? Я могу проводить тебя, показать деревню…

Только теперь Иванушка заметил, что то, что он поначалу принял за бублик, был закрученный колесом рог. У пояса сиххё висели меч и кинжал. Ночной сторож!

– Нет, что вы, спасибо! Не отвлекайтесь из-за меня от своих дел, – виновато улыбнулся лукоморец. – Я не хотел никого беспокоить. Просто не спится… что-то… Думал, может, если вы не возражаете, посмотрю на ваше поселение, на лес, подышу свежим воздухом, может, и засну?..

– Да, конечно, – приветливо кивнул сиххё. – Иди. Заблудиться у тебя не получится – на расстоянии трехсот метров от деревни дозоры вокруг. Дальше не заходи – для зверья, гадов, птиц ночных – самое время сейчас.

– Я не боюсь! – выпятил грудь Иван.

– Зря, – неодобрительно заметил сторож.

Отдав стушевавшемуся Иванушке свой фонарь, он поднял к плечу правую руку открытой ладонью вперед в знак прощанья, и молча скрылся там, откуда пришел.