Светлана Багдерина - Не ходи, Эссельте, замуж

– Айвен!!!..

– Нет!..

– Не выйдет!..

– Мы не…

– Уходите!!! Уходите все!!!

Новый голос перекрыл гвалт и гром сражения, и воины на краткий миг невольно оглянулись.

Приподнявшись в стременах, за их спинами стоял Друстан. В занесенной над головой руке он держал глиняный котел. В другой, отведенной для броска, горел, стреляя искрами, трут, скрученный из пучков сухой травы.

– Бегите!!!

– Уходи с женщинами! – раздраженно рявкнул Амергин. – Ты нужен раненым!

– Друстан, беги!!! – прозвенел за его спиной крик Эссельте, и это словно подтолкнуло лекаря к действию.

– Аед, разбей стрелой котел!!! – выкрикнул он, и в следующую секунду глиняная посудина, кувыркаясь и теряя крышку, взлетела над головами гайнов.

Меткая стрела Аеда звонко встретилась с ним в воздухе, и на головы ушастым дождем посыпались черепки вперемешку с летучим кремовым порошком. В ту же секунду в воздух взвился трут.

Что было дальше, участники тех событий описать точно так и не смогли.

В узком проходе каменного коридора из ниоткуда и ничего возникло огромное облако ревущего огня. Не дезертировавшие еще единороги развернулись и ринулись в воду. Защитники баррикады, сбивая пламя с одежды и волос – за ними.

Опомнились сиххё и люди только на середине реки.

Верховые, дрожа от холода и пережитого страха и понукая своих шокированных до беспрекословного послушания единорогов, добрались до противоположного берега самостоятельно. Тех, кто очертя голову бросился форсировать Широкую вплавь, даже не задумываясь о том, умеют ли они плавать вообще, [49] В подавляющем большинстве случаев блиц-опрос на эту тему принес бы результаты, близкие к ранее полученным Друстановым: «Да! Нет. Не знаю, не пробовал.» подобрал спешащий на выручку паром.

Клубы пламени, вызванные к жизни искусством лекаря и алхимика, сделав свое дело, быстро пропали, но оставшиеся в живых гайны еще не скоро решились спуститься к воде и прокричать вслед удаляющимся врагам обещания близкой встречи.

Огонь влажно пощелкивал, ласково обтекая почти поленья в очаге посредине дома и унося бесцветный едкий дым в отверстие в потолке. Люди и сиххё сидели на голом полу, поджав ноги, распустив волосы и склонив головы. Зажав между коленями деревянные миски с горячим крупяным варевом с ароматом пряных трав и кореньев, они молча работали ложками, глядя отрешенными взорами в сердце костра.

Позади осталась сумасшедшая переправа через Широкую, полная неожиданных водоворотов, гибких, извивающихся тел с мелкими острыми зубками и кривыми когтями на широких лапах, и бьющих со дна ледяных родников.

Бесконечно долгой показалась дорога до Тенистого – почти километр под пронзительным ветром, в тяжелых мокрых одеждах и со свинцовым грузом не менее тяжких мыслей о будущем и настоящем.

Как фантасмагорический сон прошла панихида по погибшим в набегах сиххё: только теперь Иван понял, зачем Аед и Амергин брали в разоренных поселениях землю, воду и головни.

Печальный ритуал, равно как и кропотливую к нему подготовку, проводила сама королева Арнегунд – неожиданно молодая, лет двадцати трех от силы, с длинными, припорошенными золой в знак траура серебристыми волосами и прозрачными как у всего ее племени глазами цвета расплавленной платины, подведенными красным – символом слез.

Вообще-то, не без удивления отметил Иванушка, слез на церемонии было немного: погруженные в себя, сиххё стояли со спокойными торжественными лицами, опустив глаза и сложив руки лодочкой перед собой, чтобы души их павших друзей и близких по незримым волнам загробного мира с попутным течением Вечности с легкостью доплыли до Светлых Земель.

До Аэриу.

Ибо сиххё, рожденные как и бесчисленные теперь поколения их предков в Сумрачном мире, твердо знали, куда они обязательно попадут хотя бы после смерти.

Люди, по невысказанному пожеланию хозяев и неозвученному решению гостей в процессии участие приняли тоже, и теперь, когда весь замысловатый и полный многозначительных поворотов и нюансов ритуал закончился, в доме Арнегунд – в королевском дворце, если сторонний наблюдатель решился бы быть дотошным в ущерб фактам – все четверо с такой же возвышенной скорбью, что пронизывала весь вечер, делили с сиххё и тризну.

Когда огонь почти угас и похлебка была доедена до самого дна, кроме одной ложки – мертвым – тихо вошедшая девочка во всем зеленом принесла лепешки на простом глиняном подносе, собрала посуду, и так же незаметно вышла.

Арнегунд поднялась, взяла с медного блюда на полу черпак и принялась так же безмолвно разливать всем присутствующим у очага в ее доме крепкий сладковатый, с горчинкой напиток из трав и коры.

Сквозь дымовое отверстие в черепице были видны крошечные осколки седого неба, обнажаемого на миг порывами ветра, и тут же снова скрываемого плотной листвой исполинских деревьев, и тусклый мутный свет вечера.

– Ночь наступает, – проговорила Арнегунд, и люди поняли, что траурное молчание теперь можно нарушить и им.

– Но… мне показалось… что мастер Аед говорил, что солнце над Сумрачным миром никогда не закатывается, ваше величество? – нерешительно проговорила Эссельте и, спохватившись, торопливо попыталась встать и сделать книксен.

Королева замахала рукой – вторая занята горячей, наполненной до краев глиняной кружкой.

– Не вставай, Эссельте! Сиди! Я не знаю, какие у вас, людей, обычаи, но среди сиххё короли имеют всего две привилегии. Отвечать за всех, и идти в бой и умереть первыми.

Красивое лицо Арнегунд застыло, неуловимо приняло отсутствующее и чуть потерянное выражение, глаза затуманились, будто пытались пробить толщи времени и расстояний… Похоже, печаль иного рода, нежели траур по погибшим соплеменникам тревожила ее душу.

– Ночью у нас становится всего лишь немногим пасмурнее, вот и всё. Сейчас темнее, чем обычно, потому что дождь собирается, – деликатно ответил за женщину Дагда, старейшина Тенистого. – А солнца здесь не видели ни мы, ни старики. Наверняка оно есть… где-то… ведь травы растут, и цветы распускаются, и деревья тянутся ввысь…

– …А зачем бы всё это им, если бы они не знали, или не надеялись всем сердцем корней, всеми прожилками листьев, всеми трепетными своими лепестками, что где-то там, за тучами, обязательно есть солнце? – тихо договорил неоконченную фразу старика Друстан.

Королева улыбнулась сквозь слезы, Эссельте восхищенно вытаращила глаза, Иванушка восторженно ахнул, сиххё одобрительно закивали, и лишь старый Огрин, не рискуя выказать свое отношение к опальному знахарю при всех, молча поморщился, словно чай в его кружке превратился в касторку.

– Оказывается, ты не только целитель, но еще и поэт, – проговорила хозяйка, по-птичьи склонив набок голову. Друстан стушевался.