Светлана Багдерина - Не ходи, Эссельте, замуж

– Если успеем до той тропы добраться… – снова кусая губы, напряженно выговорила Арнегунд.

– Мы их задержим, – раздался голос с ближайшей телеги, пассажиры которой сначала были невольными слушателями военного совета, а под конец решили стать его участниками.

– Мастер Огрин?.. – ошеломленно повернула голову к старому гвентянину Арнегунд, но с еще большее изумлением воззрились на него компаньоны архидруида.

– Я знаю как, и не надо мне тут ничего говорить, – упрямо насупился старик, топорща бороду, хоть никто и не думал ему возражать, и воинственно приподнялся на возу, бросая вызов любому, кто осмелился бы ему перечить. Но никто не проронил и слова поперек – и дело тут было вовсе не в недостатке смелости. Высшая степень изумления и недоверия часто оказывает тот же эффект на людей и сиххё, что и ее трусоватая сестра.

Друид соскочил на мягкую лесную дорогу, поросшую травой, и повелительно махнул рукой:

– Езжайте, не ждите меня. Оставьте одного единорога – потом догоню вас.

Люди обменялись недоверчивыми взглядами сначала промеж себя, потом с сиххё, и Фиртай, пробормотав что-то неразборчивое, но очень похожее на «Единорога я бы тут одного оставил, а тебя, старик, ни за что», соскочил с седла. Его примеру последовали Иван и Кримтан.

Друстан и Эссельте, оба молчаливые, осунувшиеся и пугливо шарящие глазами в непроницаемых темных дебрях по сторонам, за спиной, и даже над головами, предпочли остаться в телеге, уносящей их к безопасности.

Огрин хотел возразить, гневно сдвинул брови, но Кримтан нетерпеливо и многозначительно откашлялся, и старик сдался.

– За двадцать минут, надеюсь, ничего не случится, – бросая полный кипящего яда взор в сторону потупившегося лекаря, пробурчал он, повернулся спиной к уносящемуся во все копыта и колеса каравану и снисходительно махнул рукой, отгоняя непрошеную группу поддержки в сторону.

– Не мешайте, – сурово озвучил архидруид свои пассы во избежание двусмысленностей, важно разгладил бороду, засучил рукава и легкой уверенной походкой приблизился к самому большому дереву в радиусе десяти метров.

Тут, в лесу, не сиххё – тут он был у себя дома.

Приложив узкие сухие ладони к коре, ребристой, как стиральная доска великана, он закрыл глаза, заполнил грудь влажным воздухом, напоенным ароматами мокрых трав, ночных цветов и растущих как грибы после дождя грибов, и неожиданно торжественно воззвал, распугивая мелких древесных тварей и вызывая энергичный дождепад с распростертых над его головой веток:

– О дух леса, что пьет корнями землю и вкушает листвой воздух, что встречает ветвями день и провожает ночь, что приветствует смену времен года юной порослью и провожает годы ушедшие слезами листьев! Дух леса, что дышит в каждой травинке, каждом цветке, каждом ростке и каждой былинке! Дух леса, что бережет всякого зверя и птицу, и разного гада лесного! Солнцем, луной, небом, землей, ветром, дождем, небесным огнем заклинаю тебя: ответствуй! Каплей росы, светом звезды, ливнем дождя заклинаю тебя: ответствуй! Снега паденьем, птицы полетом, краской цветка и движением соков заклинаю тебя: ответствуй, ответствуй, ответствуй!!!..

К изумлению Ивана и сиххё, фигура старого друида засветилась легким полупрозрачным зеленоватым сиянием, мягко озарившим не то темное утро, не то мрачный день – счет времени в бегах давно был Иванушкой потерян – и свет этот, чудесный и призрачный, окутал древнее дерево коконом, заботливо обволакивая каждую веточку, каждый лист, каждую зависшую над седой головой Огрина каплю дождевой воды…

Зрители, навострившие с началом призыва уши, невольно расширили глаза, затаили дыхание и напряженно уставились на облюбованного друидом собеседника, словно ожидали, что вот-вот на дереве и впрямь появится рот, и оно отзовется хтоническим голосом, каким, вероятно, сама земля разговаривает с эфиром, [53] Если найдет общие темы для обсуждения. и не будет в этом после лесной магии архидруида ничего удивительного…

Ожидания их, впрочем, были обмануты.

Удивительного не было. Рта не было. И голоса не было. Ни низкого, ни высокого, ни горнего, ни хтонического – никакого. Лес как молчал, шелестя мириадами мокрых листьев над их головами, так и продолжил сохранять свое надмирную извечную древесную немоту.

Друид нахмурился. Бросив неприветливый взгляд в сторону команды, ожидающей результатов переговоров, он откашлялся снова, словно полагал, что успешной коммуникации помешало исключительно его хрипловатое произношение, и повторил тот же призыв еще раз.

И с точно таким же успехом.

Тогда он сменил тактику.

Несколько раз проведя шершавыми ладонями по мокрому стволу, словно поглаживая собаку, которая из глупого упрямства отказывалась подавать лапу, старик склонил к нему голову и доверительным полушепотом проговорил:

– Хорошо, ты не хочешь со мной говорить при всех. Хочешь, они отвернутся? Или отойдут? Или уйдут вовсе? Если ты меня слышишь и понимаешь, кивни веткой!

Ветер пронесся по кронам леса, качая ветвями, шумя листами и осыпая без разбору всех стоявших внизу крупными холодными остатками дождя, застрявшими на кожистых резных листьях.

Друид стиснул зубы, и с таким видом, будто получать каждые десять минут по полведра холодной воды за шиворот было его любимым хобби, с несколько деревянной ласковостью проговорил:

– Это было «да»?

Порыв ветра, пролетев, улегся, и на этот раз лес равнодушно промолчал.

– Это было «да», или нет? – более раздраженно повторил друид с непонимающе-оскорбленным видом человека, которого укусили собственные тапки.

– Это был ветер, – любезно подсказал Кримтан.

Искусно игнорируя горящий возмущением и обидой взор старика, Иванушка, не без оснований полагая, что переговоры закончены, подошел к нему, светло улыбнулся и пожал плечами.

– Они, наверное, человеческого языка не понимают, – дипломатично попытался он найти оправдание вызывающей неразговорчивости лесного великана. – Или спят.

– Все деревья понимают человеческий язык! Только некоторые в этом не хотят признаваться! – гневно отмел невежественную ересь лукоморца друид, буравя рубчатый ствол пронзительным взглядом не хуже любого жука-древоточца. – А спят они вообще зимой!

– Ну значит, этот просто не хочет с тобой говорить, мастер Огрин, – успокаивающе проговорил Фиртай, скопировав уважительное к друиду обращение гвентян. – И не с тобой одним. Со мной, честно признаюсь, ни одно дерево никогда и слова не проронило. И с Кримтаном. И со старейшиной Дагдой. И даже с Арнегунд, а ведь она королева! Это тебе не Аэриу, мастер Огрин. Тут и у деревьев свой нрав.

– Дерево – оно и в… – начал было сердито нахохлившийся друид, но сиххё его уже не слушали.