Евгений Лукин - Стишки и песенки

Гляжу от злобы костяной на то, что пройдено. Пока я лаялся с женой, погибла Родина.
Иду по городу — гляжу: окопы веером. Ну я ей, твари, покажу сегодня вечером!

Эгоиста эгоист обвиняет в эгоизме, обвиняет в карьеризме карьериста карьерист,
педераста педераст обзывает педерастом, и цепляется к блохастым кто воистину блохаст,
лилипута лилипут обвиняет в лилипутстве, обвиняет в проститутстве проститута проститут,
а который никого никогда не обвиняет — пусть отсюдова линяет! Чтобы не было его!

Разъединственный раз ты бы рявкнул: "Вы что там горланите?!" — и велением масс очутился бы тут же в парламенте.
В напряженные лбы ты такую речугу им выдал бы, что хоть на зуб долби, хоть на мраморе полностью выдолби.
Твой невыспренний слог изощрила бы правда-скиталица. Ты бы все это смог… Но не сможешь — язык заплетается.
…Мы из глыбы слепой обязательно памятник вытешем — всем, ушедшим в запой и ни разу оттуда не вышедшим!

Около квартиры среди бела дня встретят рэкетиры бедного меня.
В шествии победном этих белых дней стану я не бедным, а еще бедней.

Я спросил у Язова:
"Где моя дивизия?"
Умою физию, оглажу пузию. Мою дивизию угнали в Грузию.
Жую провизию и не вылазию. Увидят физию — загонят в Азию.

Будильник отдавали с такими вот словами: "Запчасти — в Ереване, а там — забастовали…" Беру его смиренно и заявляю: "Хрена получат эти суки запчасти от базуки!.."

Хрустальный мироздания чердак, построенный из водяных корпускул. И по асфальту розовый червяк ползет, как эмигрировавший мускул.
О Боже мой, какие времена! Я все прошляпил, пропил и пролузгал… Ведь это расползается страна… И вообще: не мой ли это мускул?!

Один путчист, Плечист, Речист И на руку нечист, Ища, видать, дорогу к магазину, Забрел к ручью — И видит образину Незнамо чью. "Эй,-- говорит,-- ты чья?" А образина из ручья, Боясь, видать, людского пересуда: "Ты!-- говорит.-- Козел! А ну чеши отсюда!.." … Читатель, встретивши его у магазина, Немедля поступи, как эта образина!

Ты меня сегодня выпер, ты со мной не выпил старки, ты, видать, свихнулся, опер, по причине перестройки!
Я писал тебе о каждом, я строчил направо слева. Ночь висела за окошком, черно-сизая, как слива.
Если кто-то грустен, опер, и тоска в бровях заляжет (ты ж меня сегодня выпер!) — кто тебе его заложит?!
Размагнитились магниты (ты со мной не выпил старки!) — прибежишь еще ко мне ты сразу после перестройки!

На столбе у поворота, чуть меня завидевши, раскартавилась ворона на вороньем идише.
Наклонюсь, душой изранен, за булыгой черною. Убирайся в свой Израиль, сионистка чертова!

Ноги — кривы. Зубы — редки. Ликом — бюрократ. Но встают за мною предки, как заградотряд.
Морды — сизы. Кудри — сивы. Складки по брылам. Говорят: "Спасай Россию, а не то — стрелям!.."

Ну похмелье! Острый нож! Как ментом, я им заломан! А газету развернешь — и рука ползет за ломом.
Значит я, туды-сюды, рвусь к прилавку, холка — в мыле! а тем временем жиды всю страну уже споили?
То-то Федька-обормот: морда — чистый рубероид! Я гадаю, где берет, — а его евреи поют!
Не, ребята, черный сон! Зарубежный сектор Газа! Ну-ка ты, жидомасон, подойди сюда, зараза!
Ох, достану-доберусь, за кадык возьму за узкий…Значит, спаиваешь Русь? Ну а я тебе — не русский?!
И запомни, Самуил: у меня два лома дома. Чтоб сегодня же споил! А иначе — жди погрома.

"Мой отец был корявым грузчиком, гнал плоты, выражаясь крепко…"-И поэтик прозрачной ручкою ударяет в грудную клетку.
И субтильная грудь поэтика проминается внутрь от стука… Ах, генетика ты, генетика! Буржуазная лженаука!

Кто мы? В нынешней реальности так решается вопрос: будут две национальности — недоросс и переросс.
Тут, лишившись беззаботности, кто-то, ясно, заблажит. Мы и их на две народности — недожид и пережид.

Что с классиком меня роднило? Я гимны звучные слагал и, правя тяжкое кормило, челна ветрило напрягал.
Но вихорь злой взревел в природе, и мне, Господнему рабу, ветрилой хрястнуло по морде, потом кормилой по горбу…

Мир становится с годами не яснее, но теснее: с тем сидел на первой парте, с этой вовсе переспал… Вскинешь голову — знакомы и судья, и заседатель! Значит, все-таки посадят. Не стрелять же другана…

Здесь памятник стоял — превыше пирамиды, но по нему прошла народная тропа. Из праха чуть видны чугунные ланиты, а метрах в двадцати — чугунная стопа.
Здесь памятник стоял — куда прочнее меди, красуясь на манер известного столпа. Но что же от меня останется в предмете, когда по мне пройдет народная тропа?

Где-то храмы ветхие, Мехико, Калькутта… "Все. Слезай-приехали",-говорит кондуктор.
Рельсы в сизом инее. Серенькая проза. Остановка имени Миши Берлиоза.

Ползет по отмели рачок в Карибском море. Memento mori, дурачок, memento mori!
Ты волосок нашел в борще. Какое горе! Не тронь жену, и вообще memento mori!
Кругом на улицах менты и монументы. Жестоки рты. Безумен ты. Окстись! Memento!
Кругом долги и жизни нет — одни моменты. Забудь про жизнь. Лови момент. Шепни: "Memento!"

Ах, цикады вы, цикады, насекомые мои! Ваши трели — как цитаты из инспектора ГАИ.
По дорогам и посевам с кочек, веточек, коряг — трели, трели, будто всем вам не хватает на коньяк…

Вот ты — в тоске и грусти, а я — навеселе. Ты найден был в капусте, а я вот — в конопле.
Тащись себе, мотыжа капустные поля, а мне вот как-то ближе родная конопля…

Пропади оно все пропадом! Бледен, худ, необогрет, обмотаю шею проводом и отрину табурет.
Пожуют глазами-жвачками участковые: "Висить…" И придет монтер с кусачками — провода перекусить.
Снимут, вынесут по дворикам вдоль таблички "Телеграф", а записку бросят дворникам, ни хрена ни разобрав…

Седьмой. Починяют душ. Шестой. Изменяет муж. Пятый. Матерный хор. Четвертый. Шурует вор. Третий. Грохочет рок. Второй. Подгорел пирог. Первый. Рыдает альт. Все. Долетел. Асфальт.