Александр Иванов - Пегас - не роскошь (литературные пародии)

Нет, что ни говори, недаром,
Дыханья не переводя,
Сижу, с волнением и жаром
Стихи друзей переводя.

Как свет, как ощущенье счастья,
Вошло, как видно, в плоть мою
Вполне восточное пристрастье:
Все что увижу - то пою...

Живут в Армении армяне,
Грузины в Грузии живут,
В москве в "Ромэн" живут цыгане,
Они танцуют и поют.

У молодых соседей - Надька,
Дочурка, ростом не видна.
И в Киеве, конечно, дядька,
А в огороде - бузина.

Один мой друг, явив отвагу,
Сказал мне, осушив стакан:
- переводи, но не бумагу,
Прошу тебя, Елена-джан!

Я немало дорог истоптал в этом мире,
И на собственной шкуре я понял зато:
Дважды два - не всегда в нашей жизни четыре,
А порою - и пять.
А бывает - и сто.

Я когда-то мечтал
Инженером стать горным,
В этом деле хотел получить я права.
Но везде мне вопрос задавали упорно:
- сколько будет, товарищ Куклин,
Дважды два?

- Пять! - Всегда отвечал я упрямо и гордо,
В эту цифру вложив темперамент и злость.
Инженером, увы, а тем более горным,
К сожалению,
Так мне и не довелось...

Я хотел быть актером, врачом и матросом,
Стать ботаником чуть не решил я едва.
И повсюду меня изводили вопросом:
- сколько будет, товарищ куклин,
Дважды два?

Улыбались, не то еще, дескать,
Мы спросим...
Стал везде отвечать я по-разному всем:
"шесть", "одиннадцать"," тридцать один",
"сорок восемь",
Как-то сам удивился, ответив: "сто семь!"

Кто, не помню,
Помог мне однажды советом,
Поклониться советчику рад и сейчас:
- ваш единственный путь - становиться
Поэтом,
Ибо уровень знаний подходит как раз...

И с тех пор я поэт. Сочиняю прилично.
Издаюсь, исполняюсь,
Хоть в мэтры бери...
Я, конечно, шутил, ибо знаю отлично:
Дважды два - как известно и школьнику - три!

Я часто замираю перед тайной.
Ей имя - жизнь.

В разрядах молний, в грохоте грозовом,
В рассоле огнедышащей планеты
Родился крохотный комочек жизни
- икринка, сгусток...

Я часто замираю перед тайной,
Я бы назвал ее - преображенье.
Загадочнее тайны нет нигде....

Немыслимо бывает пробужденье:
Глаза разлепишь - что за наважденье?
- Лежать лежишь, но неизвестно где...
А в голове - все бури мирозданья,
Да что там бури - просто катаклизмы,
Как написал бы Лавренев - разлом!
Глаза на лбу, в них молнии сверкают,
Язык шершавый, в членах колотун,
Ни встать, ни сесть,
Во рту бог знает что,
Не то Ваала пасть, не то клоака,
Выпрыгивает сердце из груди,
И что вчера случилось - помнишь смутно...
И тут, я вам скажу, одно спасенье,
Верней сказать, единственное средство.
Берешь его дрожащими руками
В каком-нибудь вместительном сосуде,
Подносишь к огнедышащему рту!...
Струится он, прохладный, мутноватый,
Грозово жгучий, острый, животворный!..
Захлебываясь, ты его отведал,.
И к жизни возвратился, и расцвел!
Есть в жизни тайна!
Имя ей - рассол.

Мне снилось: я - Анна Маньяни
Не в этом, а в давнем году.

А мы втроем сидели на крыльце.
Жевали хлеб и огурцом хрустели.

Я мыла пол, набрав ведро воды.
Задрав подол, махала тряпкой хмуро.
Но кто-то вдруг меня окликнул: - Нюра!
Маньяни! Кинь ведро да подь сюды!

Жужжали мерзко мухи над крыльцом,
Ступеньки полусгнившие стонали.
В сенях, разумши, клава кардинале
Хрустела малосольным огурцом.

Пивной функционировал ларек,
По радио стонал какой-то тенор,
И встряла в разговор лизуха тейлор:
- не скинуться ли нам на пузырек?

Сообразили. Сбегали. Вина
С устатку выпить, видит бог, неплохо.
А Сонька-то Лорен - ну не дуреха!
- Кричит: - я не могу без стакана!

Светило солнце. Колосилась рожь.
А мы сидели... Вдруг в разгаре пира
Свет застила фигура бригадира,
Который был на Бельмондо похож.

- Мы звезды! - Завопили мы. И где
Тебя носило?.. Подгребай скорее!..
- Он молча к каждой подошел, зверея,
И, развернувшись, врезал по звезде.

Выйдешь на задворки
И стоишь как пень:
До чего же зоркий,
Лупоглазый день!

А потянешь носом
- ух ты, гой еси!...

Кто-то любит горки,
Кто-то - в поле спать.
Я люблю задворки
- чисто благодать!

Дрема дух треножит
Цельный божий день.
Всяк стоит как может,
Я стою как пень.

Думать - энто точно
- лучше стоя пнем
Вислоухой ночью,
Лупоглазым днем.

Бьешься над вопросом,
Ажно вымок весь.
А потянешь носом
- хоть топор повесь.

Хорошо, укромно,
Как иначе быть...
Тут мысля истомна
- инда да кубыть.

Если ж мыслей нету,
Господи спаси,
Выручить поэта
Может "гой еси"!

Весна, весна, - хоть горло перережь,
Весна
- хоть полосни себя по венам.
И жизнь была - заполненная брешь,
Любовь была - случайна и мгновенна.

Себя я странно чувствую весной:
Весна
- а я ищу глазами ветку.
Веревку взять бы, в петлю - головой
И - ножками отбросить табуретку...

Без этих грез я не живу и дня,
Приходит лето, соловьям не спится.
Кто в отпуск, кто на дачу,
А меня
Преследует желанье утопиться.

Про осень я уже не говорю.
До одури, до головокруженья
Я вся в огне,
Я мысленно горю,
Испытывая зуд самосожженья!

Мне хочется зимою в ванну лечь,
Не совладав с мгновенною любовью,
Вскрыв бритвой вены,
Медленно истечь
Горячей поэтическою кровью...

Вы не волнуйтесь!
Это я шучу,
Не забывая дать себе отсрочки.
О смерти бойко в рифму щебечу,
Слова изящно складывая в строчки...

Жаль, русская речь оскудела.
За что? За какие грехи?

Поэты мудрят и морочатся,
Как режиссеры в кино...
А мне, право, к Пушкину хочется...

Пришел я к товарищу Пушкину,
В сюртук ему плакаться стал:
- Не откажите путнику,
Издергался я устал.

Поэты мудрят и морочатся,
Как режиссеры в кино...
Мне к вам, извините, хочется
Мучительно и давно.