Андрей Смирнов - Дон Корлеоне и все-все-все. Una storia italiana

Власти посчитали, что на этом история Бригад закончена. Спецподразделение Далла Кьезы было распущено. Он вновь произнёс или подумал свою сакраментальную фразу, плюнул и уехал обратно на Сицилию, ловить мафиози. Генерал оказался прав в своём негодовании. Потомственный рабочий Моретти был не чета этим хлипким интеллигентишкам-социологам. Обретя, пусть и не по своей воле, статус лидера организации, он решил показать всем, что такое настоящая классовая борьба. И показал. С этого момента Красные бригады начали убивать.

В июне 1976 года три человека, вооружённые пистолетами и автоматом, среди бела дня расстреляли генерального прокурора Генуи Франческо Коко, и двух сопровождавших его карабинеров. В качестве жертвы Коко выбрали неслучайно. Со дня на день в Турине должен был стартовать процесс над тридцатью арестованными ранее бригадистами, включая Франческини и Курчо.

Бригадисты объявили себя политическими заключёнными и отказались от адвокатов. По закону им должны были назначить государственных защитников. Без соблюдения же этой обязательной формальности суд начаться не мог. Оставшиеся на свободе члены Бригад заявили: любой принявший назначение адвокат будет считаться соучастником политических преследований и подлежит физическому уничтожению. Уничтожению подлежит и любой гражданин, назначенный на должность присяжного. Смерть Коко служила доказательством серьёзности их намерений. Процесс был отложен на целый год.

В следующем 1977 году президент адвокатской коллегии Турина волевым решением утвердил на процесс десять адвокатов, включив в список и самого себя. В апреле того же года он был расстрелян на пороге своего кабинета. Спустя два дня четверо из восьми присяжных предоставили медицинские справки о том, что слегли в постель с тяжелейшим приступом депрессии. Хуже того, депрессия начала распространяться со скоростью эпидемии гриппа. Во всём почти миллионном Турине не нашлось достаточного числа граждан, которые не страдали бы от этого ужасного недуга и были в состоянии исполнять обязанности присяжных. Процесс отложили ещё на два года. Как только появлялись какие-либо признаки его возобновления, появлялись и новые трупы полицейских, сотрудников пенитенциарной системы и органов госбезопасности.

К чести туринцев, террор возымел обратное действие. Чем больше убийств совершали Бригады, тем громче звучали голоса тех, кто готов был рискнуть собой ради правосудия. Жюри было набрано и процесс стартовал.

Тут требуется сделать пояснение. Перед Бригадами не стояла задача освободить Франческини, Курчо и остальных. Нет, если бы им это удалась, они бы, конечно, порадовались. Но только как приятному дополнению. «Революция неподсудна!» — так звучало одно из их ключевых программных положений. Каждый из арестованных бригадистов первым делом объявлял себя узником совести. Желание же их судить они расценивали, как желание судить Революцию в целом. Следовательно, любой, кто пытался это делать, становился открытым врагом. А врага уже можно с чистой совестью убивать, он сам напросился и вообще первый начал.

В рамках именно этой логики они действовали, когда похищали судью Сосси. Члены группы «22 октября», освобождения которых они требовали, были за революцию. А значит, Сосси был против. Значит, его можно и нужно было похитить. По этой же логике затягивали и туринский процесс. Собственно, для Курчо и компании это затягивание ничего не меняло. Они как сидели, так и продолжали сидеть, хоть с судом, хоть без суда. Бригады ведь не требовали: «отпустите их, а то будем убивать». С их точки зрения, это было бы несправедливо. У них война, товарищи попали в плен, противник имеет право их удерживать, всё честно. А вот судить — это уже нельзя. В общем, сидящие в тюрьмах бригадисты были лишь отличным поводом для легитимизации боевых действий. Если бы их туда не посадило государство, Бригадам, вероятно, пришлось бы сделать это самим.

Поскольку тонкости эти были очевидны далеко не всем, Марио Моретти пришёл к выводу, что деятельность Бригад недостаточно хорошо освещают в прессе. И открыл сезон охоты на журналистов. Нет, их не убивали. Просто стреляли в колено, делая инвалидами. Явление обрело столь широкие масштабы, что в итальянском языке даже появилось новое слово — gambizzazione, в грубом переводе: «оножение».

Политическая напряжённость в обществе к тому моменту возросла настолько, что уличные акции протеста, как слева, так и справа, вернулись к лучшим — точнее, худшим — образцам Жаркой осени 1969 года. Только если тогда, десять лет назад, манифестанты бросали друг в друга и полицию камни, то теперь они стреляли. И часто попадали.

Не желая отставать от общего веселья, Бригады перенесли оперативную деятельность в самое сердце противника, в Рим. Там они занимались привычной рутиной: слегка поджигали, слегка взрывали и слегка убивали. Но действительно лишь слегка. Ибо основные их силы были сосредоточены на подготовке к операции «Фриц». Как ни странно прозвучит, учитывая характер деятельности наших героев, но операция эта началась с ремонтно-отделочных работ в доме № 8 по улице Монтальчини. Нет, они не решили переквалифицироваться в управдомы. Они строили очередную «народную тюрьму». Хорошо замаскированную, звукоизолированную и рассчитанную на единственного узника.

К концу «свинцовых» 70-х годов Италия смертельно устала от насилия. От беспрестанных загадочных терактов, от кровавых уличных побоищ между правыми, левыми и полицией, от тысяч раненых и сотен убитых.

И нашёлся человек, который сказал: «Хватит!» Хватит жить с оглядкой на Советский Союз, хватит пропагандировать вооружённую классовую борьбу, хватит насилия, хватит смертей. Давайте сядем и будем договариваться. Звали его Энрико Берлингуэр, был он генеральным секретарём Компартии, настоящим коммунистом — в хорошем, плакатно-героическом смысле этого слова — и человеком, в чьих личных высочайших морально-этических качествах не сомневались даже злейшие политические противники. Он первым выдвинул идею того, что позднее получит название «исторического компромисса» между коммунистами и христианскими демократами.

Председатель национального совета Христианско-демократической партии и пятикратный премьер-министр Италии Альдо Моро тоже был неплохим человеком.

— А давайте! — сказал он. — Давайте и впрямь помиримся и возьмём коммунистов в правительство.

Но вот Джулио Андреотти эта идея как-то не очень понравилась. И не только ему. Против оказались сразу все: СССР, США, консервативная часть демохристиан, социалисты (поскольку таким образом терялся смысл в сохранении правящей левоцентристской коалиции, и они оставались не у дел), фашисты и даже радикальное крыло коммунистов. Включая, разумеется, и Красные бригады.