Дмитрий Горчев - Понаехавшие [сборник]

С тех пор (опять) прошло много-много лет. Я долго пытался найти где-нибудь ту зелёную толстую книжку «Беседы при ясной луне», но так и не нашёл, видимо, она там в том времени и осталась. В прошлом году перечитал двухтомник Шукшина – что-то понравилось, что-то показалось слишком пафосным и, как бы это сказать, сделанным. Я купил себе дивиди с кинофильмом калина красная и, когда напьюсь совсем пьяный, смотрю его и плачу, потому что этих людей больше никого нет и никогда уже не будет. Мой любимый там момент – это когда Егор Прокудин говорит прокурорше: «Нет, сапоги мне не жмут. У меня другая проблема – ноги очень потеют. А позвольте вам пепелок стряхнуть».

Я не знаю, был ли Шукшин гений или не был, да и какая в жопу разница.

Возьмёшься иногда писать историю из своей жизни, совершенно правдивую, и доходишь до такого момента: «и тут имярек удалился в соседнюю комнату ебать девушку N, так как его жена в тот момент второй месяц лежала в роддоме на сохранении». И тут ты понимаешь, что имярек этот жив, как и его жена и девушка N. И они мало того что живы, они ещё читают интернет и меня, в частности, я точно знаю. И значит, супруга имярека, прочитав такое произведение, говорит: «Ах вот оно как всё было, пока я в роддоме лежала!» И бьёт имярека в рыло (она может).

Можно, конечно, поменять фамилии и место действия, и никто героев не узнает, кроме самих героев, и имярек опять получит в рыло.

Опять же можно пропустить эту подробность. Но если так рассуждать, то вообще все подробности можно пропустить. А меня, к сожалению, исключительно одни они и интересуют. Скрещивать персонажей между собой и выводить гибридные какие-то виды – я этого не умею и не интересно это, потому что получается неправда.

Дожидаться, пока они умрут? Да нет, я всё равно умру раньше, это они, персонажи, где-то там не пьют и не курят.

И чего, спрашивается, делать? Можно, конечно, как Довлатов, съебать в америку и написать оттуда записки, за которые до сих пор огромное количество людей в городе Петербурге мечтает посмертно набить ему морду. Но я совсем не хочу в америку, мне и тут хорошо.

Прочёл два рассказа из писателя Зощенко, которому я будто бы всю жизнь подражаю. Рассказы были про то, как на пароходе закрашивали названия и как у человека украли в бане штаны. Хохотал.

Зощенко – он очень хороший, оказывается, был писатель. Я, может, и не очень много читал писателей, но если иногда попадается хороший, я это сразу понимаю. И если раньше я всегда обижался, когда меня попрекали Зощенкой, то теперь я буду считать это за комплимент.

А ещё я сегодня прочитал книжку про недопёска наполеона третьего.

Где? Почему? Какими кривыми путями обходила меня эта чудесная книжка последние сорок с лишним лет? Почему далась в руки только тогда, когда я стал злобный и больной? Нет ответа.

А меж тем мало кто из вас знает, что где-то там до сих пор существует Настоящая Литература.

Там до сих пор есть журналы Новый Мир, Наш Современник, Знамя, Звезда и другие толстые издания, в которых публикуют настоящую прозу, а не ту, которая в «Интернете» (пишется с кавычками). Ту, которая в «Интернете», они тоже с удовольствием публикуют, если им принести на дискете. А если не принести, они не знают, где её взять, потому что интернет в редакции только через диалап и вообще там вирусы, графомания и никто в редакции не умеет включать компьютер.

Там до сих пор есть Фазиль Искандер, Андрей Битов, Евгений Евтушенко и многие другие. Кроме того, там есть множество премий: Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, Белого, Чёрного, Букера, Антибукера, Большая Книга, Малая, Дебют, Успех, Триумф, да всех и не перечислишь. Их вручают кому-нибудь каждые два дня в очень торжественной обстановке.

Молодёжную литературу время от времени собирают в каком-нибудь пансионате за городом и ласково наблюдают за тем, как бурно она между собой ебётся. А вдруг из этого что-нибудь да родится?

Там постоянно идёт война: прогрессивные писатели воюют с мракобесами, а новые реалисты борются со старыми.

Про всё это всё пишут специальные издания – Книжное Обозрение и, вы будете смеяться, Литературная Газета (тысячу лет её не читал – интересно, есть ли в ней до сих пор шестнадцатая страница?).

Там говорят «проза», «моё творчество», там есть критики и антикритики, которые рассуждают о тенденциях и роли литературы в нравственном воспитании общества. Эту Настоящую Литературу иногда приглашают в Кремль и там с ней беседует Господин Президент или, на худой конец, Администратор Сурков. Настоящая Литература тогда закидывает ногу на ногу и требует себе автомобиль волга и домик в Переделкино. В Кремле обещают об этом подумать.

А в общем-то, пусть она будет, почему бы ей не быть? Я со многими людьми из той литературы выпивал. Люди они, как правило, приятные и не злые. Напиваются только очень быстро, но это понятно – непростая у них работа, нервная. Устают.

В связи с последней книжкой Виктора Олеговича Пелевина почему-то вспомнилось мне происшествие из прошлого – лет пять назад или около того.

Пришло мне тогда по почте письмо откуда-то из Американских Штатов, но по-русски. Мол, уважаемый Дмитрий, мы тут (то есть в России, конечно) собираемся снимать кинофильм по роману дженерейшн пи, уже и актёров нашли, но сценарий нам как-то не очень нравится. Не могли бы вы этот сценарий как-то слегка улучшить и дополнить?

И в приложении два файла: в одном общее описание фильма (в главных ролях Константин Хабенский и Мила Йовович, сценарий Шендеровича), во втором сам сценарий.

Я не стал читать сценарий и, как всегда подозревая наёбку, ответил вежливо в том смысле, что вы, наверное, ошиблись адресом и вам следует обратиться непосредственно к Виктору Олеговичу.

На что мне вскоре пришёл грустный ответ о том, что Виктору Олеговичу это всё нахуй не интересно, и, может быть, Вы таки посмотрите? Я, конечно, обиделся, что вот, видите ли, Виктору Олеговичу это не интересно, а мне с какого-то хуя должно быть интересно, но сценарий прочёл почти весь, за вычетом десяти, может быть, или двенадцати страниц, которые не осилил.

Это был, безусловно, Шендерович: никто, кроме него, не сумел бы сделать из довольно политически вялого произведения документ такой беспощадной и обличительной силы в отношении существующего на тот момент (да, наверное, и сейчас) режима.

Я немедленно почувствовал себя последним говном и написал письмо про то, что сделать это ещё лучше невозможно и нужно переписывать всё с самого начала. Ответ на это моё сообщение пришёл где-то через год. Там было написано, что проект этот счастливо накрылся пиздой.