Влад Костромин - Наследники Мишки Квакина. Том IV

– Ни зьим, так надкушу, – вздыхал отец и тоже уныло хрустел яблоками, запивая кислым яблочным компотом и закусывая блинами, сделанными из яблочного жома. – Валь, пирожков бы что ли сделала, с яблоками.

– А тесто где взять, хамаидол? – всплескивала руками мать. – Может тебе еще котлету по-киевски сделать, опенок лысый?

– Хорошо бы.

– Нечего было деньги на яблоки тратить, жрал бы сейчас мясо!

Говорят, что когда в СССР показывали фильм «17 мгновений весны», то городские улицы просто вымирали – все, затаив дыхание, застывали перед голубыми и черно-белыми экранами. Я этого не застал. У нас было совсем другое: деревня открыла для себя «Санта-Барбару». Ни рабыня Изаура, ни тоже плачущие богатые не смогли вызвать такого отклика в бесхитростных сердцах деревенских жителей, как жизнь далекого калифорнийского городка. «Санта-Барбара» вошла в деревенскую жизнь внезапно, как лавина, и застряла в ней словно топор в суковатом полене. Вскоре бабушки уже не мыслили свою жизнь без дорогой мелодии: «Ту-ду-ду, ту-ду-ду-ду-ду, ту-ду-ду, ту-ду-ду-ду-ду». Мейсон, Иден, Круз и Си-Си Кэпвелл стали всем просто родными.

– Здорово, Степановна, – приветствовала подругу склочника Максиманиха, гоня поутру корову в стадо.

– Здорово, Захаровна. Как там Си-Си?

– Лежит, болезный, – смахивала платочком слезу Степановна, – а моего-то ирода никакой паралич не берет.

– Твоего любой кондратий стороной обойдет. А Иден-то, ась?

– Ишь ты, – Степановна грозила крепким еще кулачком, – вертихвостка городская!

– Крутит она, а Круз, итить, и не знает, поди.

– Не знает, – вздыхала Степановна. – Она ему рога наставляет, а он-то сурьезный, с намереньями. Бровищи вон какие, как у Брежнева почти.

– Смуглый, ладный, с пистолетом, что ей еще надо?

– Городская, оне все такие – проститутки, прости Господи.

– А ты, Степановна, напиши ему, чтобы знал.

– А ведь и правда, Захаровна, надо написать.

– Слышь, Фрол Прохорович, – вернувшись домой, закричала через забор Максиманиха. – Выйди.

– Чего тебе, Марфа Захаровна? – высунулся из сарая дед Бутуй.

– Я вот подумала, что-то у нас в деревне, кажись, сексу мало.

– Чего мало?

– Сексу, говорю, мало, пень глухой.

– Все я слышу, просто не вразумлюсь, чой-то за секс такой?

– Ну, это когда с бабой на сеновале.

– Это да, с бабами на сеновале у нас мало.

– Я вот подумала, – Максиманиха огладила свои бока, – что я вроде как Августа, тока помоложе, а ты навроде как Си-Си, только постарше и пострашнее.

– Что за сиси такие?

– Мужик такой, представительный, как Владимирыч наш.

– Это да, я мужик хоть куда, – приосанился Бутуй.

– Может нам того, на сеновал, как в молодости?

– Ты али одурела, дура старая? – испугался дед. – Али не в себе? С дуба рухнула?

– Сам ты дурак старый! – обиделась несостоявшаяся Августа. – Я себе молодого заведу. Вот хучь и Кольку Красотьевича.

– Нужна ты Кольке. У него свинья под боком, сытая да гладкая, и хрюкает меньше тебя, – мелко захихикал в прокуренную бороду Бутуй.

– Ты у меня сам дохрюкаешься, пень трухлявый! Напишу Крузу, приедет и рога тебе посшибает, – зашла в дом, громко хлопнув дверью.

В далекую, но такую близкую сердцу Санта-Барбару устремился целый поток писем. Кто-то писал доносы, открывая одним персонажам неприглядное поведение других; кто-то жаловался на жизнь; кто-то признавался в любви Иден или Крузу. Даже наш папаша не устоял.

– Ты, Си-Си, – диктовал Пашке, у которого стараниями матери был самый красивый в семье почерк 4 4 См. рассказ «История О» , – это самое, твердо держись марксизма и диалектики. Написал?

– Сейчас, чуть осталось, – Пашка от усердия высунул язык. Он впервые писал письмо американскому миллионеру и был необычайно горд собой, – все, написал.

– Спуску бабам не давай, – отец выпустил к потолку струю дыма, – но при этом помни, как говорил наш замечательный сатирик товарищ Райкин…

– Витя, – прервала мать, – про Райкина не надо, мало ли. Слово не воробей – вылетит, и поймают.

– Хм, точно. МладшОй, про Райкина вычеркни, а то в космополитизме еще обвинят или сионизме. Пиши так: помни, что женщина друг человека, что наглядно доказали Клара Цеткин и Роза Люксембург, проведя марш пустых кастрюль.

Пашка послушно скрипел ручкой, отец курил, я пытался раскусить смысл его фраз, мать привычно мотала ниточки на палец, сортируя.

– Еще скажу тебе, Си-Си, что необходимо тебе вступить в ряды коммунистической партии, пусть даже и американской, ибо только тогда ты сможешь вооружиться учением Маркса. А учение Маркса всесильно, ибо оно верно. Что еще?

– Про дочек скажи, – подсказала мать.

– Точно! – он хлопнул себя по блестевшему потом лбу. – Про мокрощелок этих надо заострить вопрос. Пиши: ты обрати внимание на моральный облик своих дочерей, ибо моральный облик их как у городских шалав.

– Вить, что ты говоришь? – возмутилась мать. – У них шалавы наверное только в Нью-Йорке, а Санта-Барбара городок маленький.

– Точно, про шалав не пиши. Пиши: проституток. А вот были бы комсомолками, все было бы по-другому. Иден девка добрая, грудастая, на Лариску нашу похожа…

– Про Лариску не пишите, – покачала головой мать.

– Хорошо, вычеркни. Пиши: добрая, но безмозглая, как Лар.., тьфу ты! Пиши так: и этим может воспользоваться смуглый.

– Круз, – подсказала мать.

– Во-во, Круз могет воспользоваться. А ведь он полицейский, значит, притеснял негров, а это уже апартеид.

– Круз убил Нельсона Мандулу? – спросил Пашка.

Родители переглянулись.

– Нет, не Круз, – покачал головой отец, – но похожий бледнокожий держиморда. Не отвлекайся, пиши. Так что следи, а то принесет в подоле смуглого.

– Витя, тут же дети!

– Ну… – папаша звучно поскреб лысину. – Короче, Круз ваш – расист и работорговец, пустой человек и фигля-мигля, гоните его в шею! Что еще? – посмотрел на мать.

– Про младшую надо, про Келли.

– Надо, – он закурил следующую сигарету. – Пиши: Келли девка видная, но без царя в голове. Надо ее в секцию какую-нибудь пристроить или в кружок отдать.

– Театральный, – подсказала мать.

– Пиши: в театральный. Ребята у тебя шебутные, пустобрехи, честно скажу, могут и до тюрьмы допрыгаться. Мэйсон ваш чудак. Надо бы его к нам в сельхозинститут или даже военное училище, там из него быстро дурь выбьют. Эх, помнится, в армии… Про армию не пиши – цензура не пропустит. Младший твой, мальчик хороший, почти как я в молодости, но чистая егоза. Надо бы его к делу пристроить. Ну, вроде все?

– Вроде да, – подумав, кивнула мать, – вроде все.

– Пиши дальше: куроводство – точная наука, поэтому яиц выслать не можем, сами без яиц страдаем. Плохо, что у вас деда Мороза нет, не по-людски как-то, будто папуасы какие в тростниковых юбках.