Влад Костромин - Наследники Мишки Квакина. Том IV

– Сковородку куда прятать?

– Кинь в кладовку на полку.

– Не загорится?

– Нет! – швырнул сапоги под кресло.

Мать выскочила на веранду и швырнула сковородку в чулан. На веранду вошли гости.

– Здравствуйте, Евдокия Никифоровна, – залебезила мать, – здравствуй, Нина, Лариса, здравствуй. Не ждали вас.

– Оно и видно, что не ждали, – сурово ответила бабушка. – Витька где?

– Завтракает.

– А Пашка?

– Влад, где Пашка? – мать уставилась на меня.

– Ну… это… был тут…

– Не мямли! Где брат?

– В саду, вроде.

– Позови!

– Валь, не надо, – остановила бабушка, – мы сами сходим и посмотрим.

– Сами, сами, – закивали Свечкины.

– Идите, – чувствовалось, что мать с трудом сдерживается, чтобы не добавить «падлы». – Влад, проводи дорогих гостий.

Я нехотя вышел с веранды и повел их в сад.

– Паш, – позвал, надеясь предупредить брата, – тут к тебе…

Рука тети Нины зажала мне рот.

– Тихо, – по-змеиному прошептала тетка.

Пролезли сквозь жерди изгороди, обошли заросли малины.

– Вон, – указала Лариска на Пашку, Шурика и двух юных шалопаев: Башкиренка и Рябича, сгрудившихся вокруг ямы. Рядом были воткнуты две лопаты.

– Живой? – громко спросила тетя Нина, подойдя к компании.

– Кто? – Пашка, вздрогнув, обернулся, глаза его заметались за толстыми стеклами очков.

– Ты.

– Ну… – брат старался стать так, чтобы скрыть яму, но не получалось.

– А что это вы тут делаете? – Лариска всегда отличалась ехидством.

– Мы… – Моргуненок беспомощно оглянулся на приятелей, – червей копаем…

Все взгляды скрестились на яме.

– В такой яме? – не поверила сестра.

– Выпустите меня! – глухо донеслось из-под земли. – Хватит!

– Что это? – тетя Нина перекрестилась.

– Это?.. – Пашка оглянулся на яму. – Это на дороге кричат.

– Хватит! – снова донесся голос, и комья свежей земли в яме зашевелились.

– Свят, свят, свят! – тетка, крестясь, попятилась.

Лариска хлопнулась в обморок. Бабушка сжала губы и шагнула к яме. Приятели, переглянувшись, ринулись наутек, бросив Пашку. Пашка попятился и упал в яму, вызвав сдавленные ругательства придавленного Пепы. Падение обрушило на Васю еще один пласт земли. Я кинулся вытаскивать брата:

– Руку давай! – выволок его из ямы. – Вася там?

– Он, мы его слегка землей забросали.

– Вась, ты живой там? – я повысил голос.

– Выпустите меня! Мне не надо сигарет!

– Какие еще сигареты? – тетя Нина перестала креститься и цепко ухватила меня за шиворот.

Пашка, словно вспугнутая в овсах куропатка, кинулся бежать в сторону карьера.

– Не знаю, я откуда знаю?

– Вы чего орете? – незаметно возникла мать.

– Васю Пепу землей засыпало, – мрачно объяснил я.

– Как он туда попал? – изумилась мать.

– Ну… – попытался незаметно вырваться, но Свечкина, бывшая трактористка, держала крепко.

– Они еще и курят, – с готовностью заложила тетя.

– Курят?! – увесистый кулак матери врезался мне в левый глаз, выбив из него искры и слезы.

Я повис на руке тети.

– Падлы! – сапог матери прилетел в живот. Я согнулся. – Курят они! Ты подумай!

– Бестолочь! – тетка отвесила мне тяжелую оплеуху. – Родителей позоришь!

– Нин, дай я его разорву!!! – мать вцепилась в мою рубаху.

Старая отцовская рубашка не выдержала двойного напора и лопнула. Я рванулся из лоскутов и кинулся бежать за братом. Мать схватила лопату. Разбрасывая землю, в яме поднялся грязный как черт Вася Пепа.

– Падла! – прокричала мать, переломав об его голову черенок лопаты.

Дома мы не ночевали два дня, пока гнев матери не утих. Хорошо, что в грязи гости не увидели крышки гроба, иначе бы нас точно похоронили.

– Страна живет в эпоху великих перемен, – самозабвенно токовал папаша, успевший в субботнее утро разбавить молдавский коньяк чаем, – хозрасчет, перестройка, гласность. Вам понятно? – посмотрел на нас.

– Угу, – отозвался я.

Пашка зевнул.

– МладшОй, тебе не интересно?

– Почему не интересно? – испугался Пашка. – Очень интересно! Очень! – выхватил ежедневник за 1986 год и приготовил карандаш.

– Почему ты тогда зеваешь?

– Спать хочу.

– А ночью чем занимался?

– Заборы воровали.

– И как улов?

– Четыре пролета унесли, – доложил я.

– Молодцы, все в меня. Так вот, продолжим. Гласность, ускорение, хозрасчет. Хозрасчет, это когда деньги сами зарабатывают. Записал?

– Нет еще, – пропыхтел брат.

– Ты поторопись, умные мысли ждать не станут. Ты это, того, поспешай. Потом издашь мои речи, – папаша приосанился, как породистый голубь перед голубкой с сельской помойки, – денежку заработаешь. Так говорил Костромин, – показал рукой, будто вынимает слова из воздуха. – Золотое тиснение, кожа, обрез…

– Вить, у тебя язык без костей, – ехидно сказала из кухни мать. – Если б хоть часть твоих высказываний сбывалась, ты бы давно уже был министром.

– Дай срок – стану министром, – задорно подмигнул нам.

– Ты же брешешь как сивый мерин, какой из тебя министр?

– Я может это, – он покрутил пальцем, – даже выше стану. Членом Политбюро стану! – хлопнул по столу ладонью.

– Трепло.

– Сама ты трепло! – обидевшись, вскочил, схватил с лосиных рогов любимую коричневую шляпу. – Я на работу! – хлопнул дверью.

Мы с Пашкой вышли следом.

– Нам бы тоже хорошо какой-нибудь, – брат заглянул в книжку, – хузочет провести.

– Зачем?

– Денег заработаем, – мечтательно вздохнул Пашка.

– Ты уже хотел простыни продавать и что?..

– То простыни, а то хузочет. Понимать надо, – совсем по-отцовски принял важную позу, – текущий момент.

– Ты тоже трепло, вроде бати.

– Сам ты трепло! Вот ты ничего придумать не можешь, а я могу!

– Могу я придумать, – без особой уверенности возразил я.

– Не можешь!

– Мы с Пончиком почки продавали.

– Это давно было. Ты что-нибудь новое придумай.

Я молчал.

– Не можешь, не можешь!!! – брат, размахивая руками, начал скакать по двору, распугивая разомлевших от жары кур. – Не можешь, не можешь!!!

Петух Петроний, посмотрев, начал прыгать рядом, так же вскидывая крылья. Безымянный белый петух, вздохнув, нехотя присоединился к пляскам. Индюки, выстроились в ряд вдоль забора и осуждающе кричали, возмущенные падением нравов. На шум выглянула мать.

– Павел! – рявкнула она. – Хватит пыль гонять!

Петухи сделали вид, будто их тут не было, и прыснули в стороны, Пашка замер посреди прыжка, индюки смущенно замолкли и степенно отошли.

– Не следишь за братом, – укорила меня мать, – совсем не следишь.

– Я слежу.

– Чего он тогда скачет, как козел?

– Не знаю, – я пожал плечами.

– Павел, ты чего зикаешь, как козлина?

– Я это… – глаза заметались за стеклами очков, – для здоровья.