Владимир Титов - Одна нога здесь… Книга третья

Попав в сей город я конечно подивился его отличию от привычного для меня способа застройки, но, чтобы не прославлять чужие достижения, отмечу в его пользу лишь одно – он не намного больше нашего Киото. Ну так и быть, добавлю ещё немного подробностей. По-своему здесь красиво, чувствуется в нем какая-то этакая северная строгость в линиях, некая грубая простота, и, в то же время, надежность. Это, должно быть из-за использования камня и огромных бревен. Воплощенный «ин» и «янь», как сказал бы какой-нибудь ханьский мудрец. Любой же ниппонец сказал бы, что это перевод драгоценных материалов. Эх, нам бы их богатства…

Немного постояв в окружавшей меня плотной толпе народу, я понял, что окончательно влип. Вокруг меня кипела жизнь, а я ничегошеньки не понимал. Добраться сюда оказалось лишь половинкой дела, причем самой маленькой половинкой. А что дальше? Ведь я не знал ни слова на местном варварском наречии. Даже просто вежливо поздороваться не смогу! И о каком же тут свершении подвига может идти речь?!

В совершенном смятении духа я мыкался по Синь-Бао-Го-Ро-Си-Ко весь день, осмотрев, наверное все местные достопримечательности: жилища богатых людей, другие въездные башни, с десяток больших и малых святилищ разным Богам. Я заходил, смотрел. Местные бонзы не хотели меня пускать, толкуя, что нужно сначала пожертвовать какой-то «гу-ри-вна». Кто его знает, что это такое? Пришлось расстаться с парочкой рё. В святилище всех Богов я нашел изображение Богини «Ра-ды» и долго молился перед ним Аматэрасу, а когда захотел зажечь Ей благовонную палочку, меня вытолкали взашей, обозвав «жертопузым». Я ещё разузнаю, что обозначает это слово… Но сейчас во имя Ниппон я готов снести неизвестные мне оскорбления.

В конце-концов мои многострадальные ноги сами привели меня в нужное место. В местный кабачок. Я вошел и уселся за первый попавшийся столик (увы, мой дорогой читатель, варвары едят не на полу, как это принято в странах цивилизованных, а устраиваются за нелепыми сооружениями на высоких ножках). Золото – везде золото, мои рё сработали и тут. Почтенный владелец понял мои жесты правильно, и принес мне большой кувшин с… Сакэ здесь, конечно же, не подавали, а та бурда, что плескалась в кувшине носила название «мин-дао-вао-ха», или что-то в этом роде. Напротив меня довольно скоро оказался какой-то рыжий здоровяк, непрерывно хлебавший из своей посудины. Впрочем, нет, перерывы он делал, пытаясь со мной о чем-то разговаривать. Я хоть и не понял о чем, но одну и туже фразу, повторенную им много раз, я запомнил. Он спрашивал:

– Вот скажи мне, ханец, в чем сила?

Когда он куда-то пропал, я не приметил, ибо запьянел, увы, непристойно быстро для бывалого самурая, хотя особо на питье и не налегал. Просто через какое-то время я заприметил, что проникся всеобъемлющей любовью ко всем живущим на земле людям, не исключая и местных варваров, в то время как ноги, коим надлежало нести меня вперед, дабы об этой самой любви поведать всем и каждому, перестали мне служить. А потом я и вовсе осел за своим столиком. Хозяин в конце-концов заприметил, что я куда-то делся, кликнул своих слуг и что-то им сказал. И, – о чудо, – одно слово в его тарабарской речи прозвучало очень знакомо. Он сказал «хань», сначала потыкав в мою сторону, а после указав куда-то вдаль.

И до меня, пусть и сраженного почти наповал желтоватым питьем «мин-дао-вао-ха», дошло! Да он же принял меня за ханьца, каковых здесь в городе весьма много (и они, эта ползучая чума, воистину, вездесущи!). И тот рыжий, кажется, назвал меня так же! Ведь мы с ханьцами, должно быть, для варваров на одно лицо, примерно как и они для нас. Хотя как меня можно спутать с выходцем из страны Хань? Ведь мы же совершенно не похожи! Разный цвет лица, разрез глаз, нос наконец! Даже рост!

Что последовало за всем этим, догадаться не трудно. Бережно подхватив под локти, слуги донесли меня – благо я был не в состоянии сопротивляться – до квартала, где обитали ханьцы. Постучались в первый попавшийся дом и сказав нечто наподобие «Забирайте вашего дедушку», вручили меня из рук в руки перепуганной молодой ханьской семье. Меня, совершенно уже не соображавшего, накормили лапшой и уложили спать. Вопросы домохозяев, что они задавали мне все утро, ни к чему не привели. Я не знал по-ханьски. Глава семьи отчаялся объясниться и попросил меня следовать за ним. Слов я не понял, но наша восточная вежливость везде одинакова, хоть в Ниппон, хоть в Чхон, хоть в Поднебесной Империи (это так ханьцы называют свою страну. Смешно!)».

Запись 5. «Старейшина местных ханьцев тоже не говорил по-ниппонски (я вежливо отвечал на все его вопросы «Вакаримасен» 32 32 Не понимаю (яп.). ), но зато быстро нашел выход. Заметив с каким любопытством я рассматриваю изречения древних мудрецов, что украшали стены его жилища, он достал бумагу, тушь, две кисти и красивым почерком написал:

– А так уважаемый господин понимает меня?

Я с досады чуть не хлопнул себя по лбу! Да как же я сам не сообразил?! Ведь у нас хоть и разные языки, но письмо-то одинаковое! Торопливо схватив кисточку, я написал:

– Да, господин старейшина! Как прекрасно, что мы можем с вами общаться! Писчую науку я превзошел много десятилетий тому назад, в приснопамятный год Тигра, ибо мне, согласно семейной традиции, надлежало поступить секретарем при дворе великого вьетского императора Нгуэна Тэ.

Да я врал, и врал расчетливо. Во-первых мне нужно было соответствовать моему старческому облику, в котором и планировал здесь действовать (выдуманное имя у меня уже было наготове). Во-вторых я решил, что ни к чему сообщать кому бы то ни было, откуда я на самом деле. Пусть уж лучше моей «родиной» будет маленький и дохлый Вьет, языка которого никто толком не знает. Эх, принципы Бусидо летели ко всем чертям…

Дальше я насочинял, как мне было ни стыдно, историю моего появления здесь. Дескать я вышел в отставку, и вот на старости лет решил попутешествовать, пожить на чужбине. Чудак, одним словом. Успел уже посетить Хань (что было неправдой), Чхон (а вот это полная правда) и Ниппон (ну, частично, это была правда, и заодно объясняло наличие у меня ниппонских денег), а теперь добрался сюда. В общем, «захотел вдали от дома уйти к Желтому Источнику» 33 33 Желтый источник – метафорическое обозначение загробного мира (вьет.). . Это было, пожалуй, единственное, что я знал из верований вьетов. Старейшина никак не прореагировал на это замечание, не поняв его, и я окончательно расслабился – разоблачение мне не грозит.

Старейшина Бао Чжан, благородная душа, поверил всем моим россказням, и, поскольку я выразил желание найти себе какую-нибудь работу (ибо моих рё навечно хватить не могло), предложил с этим помочь. На вопрос, какого рода работа мне больше по душе, я решительно написал: