Владимир Титов - Одна нога здесь… Книга вторая

Ладно, всё, постояльца устроили, гроши с него получили, еду отправили. Всё, вроде бы, в порядке, всё хорошо, а ведь всё одно на душе кошки скребут, от того, что пустил под свою крышу калеченного. Не случиться бы беде! Эх, мама, мама…

Вечерело. Примерно через час после того, как одноногий старик заполучил камору в своё полное распоряжение, в корчму ввалилось два дюжих молодца. Заяц глянул на них и внутренне сжался. Оба были рыжие , один совсем как огонь, а второй, ростом немного пониже, чуть-чуть светлее. Калека уже имеется, теперь вот ещё и эти! Подбородки у обоих были гладко выбриты, но один носил вислые усы на манер княжеских воинов, а второй оставил под носом только какой-то ершик. Здоровяки не стали осматриваться, как давеча тот старик, а уверенной походкой вразвалочку сразу направились к стойке, задержавшись разве что самую малость, чтобы присмотреться, кто там сидит в углу. Четверка, сидевшая в этом самом углу, глянула на новичков, но, получив ответный взгляд, полный невысказанных обещаний надавать кому угодно и за что угодно, как-то резко притихла, и даже курильщик в два движения притушил только-только запаленную самокрутку. Рыжий, тот, что посветлее, прежде чем окончательно повернуться к стойке, неопределенно хмыкнул.

Одежа, сидевшая на них довольно мешковато, как будто молодцы не привыкли носить такую, была хоть и пропылившейся, но вполне ещё новехонькой. Заяц мог хоть на сколько поспорить, что одели её в первый раз ну дней этак десять назад. Род занятий здоровяков определить можно было только приблизительно – скорее всего, тоже разбойники. Но не из простых, что по лесам да по дорогам промышляют с дубьем наперевес, а уж скорее из тех, что облагают податями всевозможные заведения. Тут впору бы обеспокоится за свою безопасность, но на то хитроумные снасти и припасены, чтобы избегать, в частности, и таких вот неприятностей.

Усатый поманил корчмаря пальцем, и Заяц поспешно приблизив ухо. Громила спросил негромко, почти шепотом, видимо, не желая, чтобы слышали посторонние:

– Не заходил ли сюда одноногий старик?

При этом вопросе у Зайца внутрях все так и заледенело, а потом обрушилось вниз и со стеклянным звоном разбилось на тысячу крохотных кусочечков. Он отпрянул на шаг назад, шумно задышав. Говорила же мама, остерегайся! – возопил кто-то совсем маленький внутри него, – Что ж теперь делать-то? Сказать, или не сказать? Совру, так кто ж им помешает пойти и проверить по каморам? И потом за вранье наказать?! Или сознаться и пусть сами разбираются? Ведь кто его знает, что там одноногий натворил? Может, прочитал свои дурацкие вирши этим двум, чем неимоверно их разозлил!

Неосознанно корчмарь потянулся к ложной полочке, что всегда была под рукой. Стоило только на нее слегка надавить и… Рыжий верзила пригрозил ему пальцем:

– Даже и не думай! Нам твои тайники как на ладони видать. Добрая снасть, спору нет, но ты все равно не успеешь ничем воспользоваться. Так что, опусти руку и подойди ближе.

И Заяц поверил, что и впрямь ничего у него не выйдет. Сделав вид, что ничего собственно он такого и не задумывал, корчмарь вернулся к стойке. Взвесив все за и против, под прицелом двух пар внимательных глаз, он решил сознаться, внутренне приготовившись к погрому, который за этим последует:

– Д-да, – выдавил он из себя. – Был такой. Во второй каморе ночует. Это там. – И показал пальцем наверх.

В разговор вступил другой здоровяк, тот, что с ершиком под носом, он же светлорыжий. Он хлопнул корчмаря, обреченно пялящегося себе под ноги, по плечу:

– А ещё места у тебя найдутся? В другой каморе, понятное дело.

Заяц часто закивал, в горле словно застрял комок, не давая выдавить членораздельных звуков, и он показал на пальцах, что осталось ещё две свободных каморы, по четыре места каждая. Тут же последовал хлопок по другому плечу. Синяк будет! – расстроился корчмарь и даже жалостливо шмыгнул носом.

– Вот и отлично! – это уже усатый, – Мы остановимся в той, что поближе к каморе деда. Сейчас перекусим и пойдем устраиваться. И смотри: старику ни слова! А на стол давай всего и по две порчи на брата.

Заяц внутри себя, конечно, изумился. Пришли вроде как по душу этого старика, а теперь вот рядом с ним ночевать собираются! Но потом дотумкал: так это ж они нарочно, глаза ему отводят! Будто бы почивать пойдут, а сами посередь ночи своё темное дельце-то и провернут, как собирались. Что ж, коли самострелами и потайными люками он помешать им не в силах, пусть тогда все идет, как идет. После, он обязательно помолится за старика…

Заяц понимающе кивнул и поплелся уже было будить Докуку, но его вежливо придержали за рукав железной хваткой.

– Сколько?

– А? Чего сколько? – Заяц понимал сейчас только одно – новых постояльцев надо накормить, а ночью… Ночью будет резня, и поэтому вопрос этих рыжих верзил попросту не доходил до него. В голове крутилась только одна заезженная мысль: говорила мне мама!

– С нас сколько?

Спрашивали явно про стоимость ужина и ночлега. С трудом сосредоточившись, Заяц принялся соображать – сколько. С двоих – восемь гривен, и ещё две за душевный ущерб.

– Двенадцать гривен! – пискнул Заяц ни с того, ни с сего. И чуть не добавил: с каждого!

– Лихо! – усмехнулись здоровяки. Усатый, он наверное был заводилой, стал медленно засучивать рукава. Заяц понял, что за неумеренную жадность сейчас его будут наказывать, а может и вовсе убивать, и посему принялся горячо молиться, смежив очи: Маменька, присмотри для сынка своего уютный уголок в Ирии небесном; прощай этот свет, здравствуй кисельный берег молочной реки!

Звон полновесных гривенников отвлек его внимание от молитвы, и корчмарь раскрыл глаза. Перед самым Зайцевым носом располагалась ладонь, почти такая же широкая как его собственное лицо, а на ладони горкой возлежали золотые гривны. Светлорыжий, видимо, устал ждать, держа руку на весу, посему вопросил:

– Ну?

Корчмарь так споро смахнул гривны в кишень своего кожаного передника, словно их никогда и не было на стойке, заметив краешком глаза, что чеканка, такая же как и у гривен старика – зибуньская. Крайне любопытно! Таких случайностей не бывает. Значит, все ж таки из Зибуней народ… Ну-ну… Способность здраво рассуждать уже вернулась к нему, и теперь Заяц сожалел, что не запросил с этих дуболомов хоть чуток побольше. Обведя горенку широким жестом, он со всей доступной ему сейчас любезностью, предложил им располагаться где пожелают, пока разогревается ужин. Усатый шутливо ткнул своего напарника в бок пудовым кулачищем и сказал:

– Давай, Белята, выбирай, куда сядем?

Светлорыжий, оказавшийся Белятой, начал неспешно закатывать рукава, качнув подбородком в направлении подходящего места: