Владимир Титов - Одна нога здесь… Книга вторая

Гость глухо пробормотал, причем, словно не для ушей корчмаря, а так, размышляя вслух:

– Довольно будет и одной гривны, я так думаю…

И так на корчмаря посмотрел, что тот спешно закивал головой: да, да, одной более чем достаточно! Более чем! Ляд с ними с гривнами, только не надо вот так смотреть…

– Хорошо. А теперь перекусить бы. Всё равно чего…

Заяц всё прекрасно услышал, но те не менее не сдвинулся с места. Если гость знаком с дорожной жизнью, то должен сообразить, что означает это молчаливое топтание корчмаря на месте. И белоглазый сообразил: свободная рука его проскользнула по стойке бескрылой птицей так споро, что Заяц не успел даже испугаться. Как по волшебству, на стойке осталось лежать три гривны. Одна за ночлег, а ещё две, стало быть, за ужин. Гривны, что отчетливо бросалось в глаза, были все той же зибуньской чеканки. Ну и ну! Заяц себя дураком не считал, и сложить два и два, образно выражаясь, мог и даже очень. Четыре постояльца за один день, причем всех принесло из захолустных Зибуней. Гривны этого городка, бывало, проходили через его руки, и даже один раз ночевали у него трое зибуньских купцов. Но всего раз, и это за двадцать лет, которые он держит свой постоялый двор! А тут сразу четверо (ну, да, да, помню – двое вместе, двое – по отдельности), и у всех при себе монеты одного и того же города, до которого черт знает как далеко. Выходит, и этот белоглазый по душу одноногого старика явился. Дела!

– Сейчас распоряжусь, чтоб подогрели, – молвил Заяц, исчезая за дверцей. Дверцу, заметьте, учтиво притворил, да не до конца. Маленькую щель все ж таки оставил. Потопав по полу, словно он куда-то ушел, корчмарь, затаив дыхание, жадно прильнул к щели. Увиденное не особо его и удивило. Мужичок неслышной своей походной зашел за стойку, осмотрелся, пожевал свои тонкие губы, – мелкое личико его при этом стало задумчивым-презадумчивым, – а потом раз! и пригнулся аккурат над тем местом, где Заяц на пыльном слое записал бред, который провозгласил давеча тот старик. Что там было-то? – задумался Заяц, – Что-то про духов дубрав. Это точно. И ещё отмечено, что это запись со слов одноногого старика. Ага! Видать наш пройдоха уже разнюхал, что ему было надо. Прочитал. Ну, ну!

Старясь шагать как можно тише, корчмарь отправился на поиски Докуки, которому, – вот бедолага, – в который уж раз за вечер было нужно проснуться и сготовить поесть. Правда, теперь уже на одного, и всё равно чего. Докука пошёл готовить безропотно и не раскрывая глаз. Заяц в который раз подивился этакому чуду природы, а потом заторопился назад, хотя, честно говоря, пребывать один на один с таким постояльцем, да ещё по ночной поре было занятием не для робких.

Выходить в горницу не хотелось. Там как будто стало холоднее. Да и несколько лучин успели погаснуть, позволив темноте расширить свои владения. Мужичок снова стоял перед стойкой, словно никуда с места не отлучался. Все такой же спокойный, такой, словно скользкий, что ли? И опасный. По прежнему опасный. Хитрим, да? – хмыкнул про себя корчмарь, выходя вперед, – Самый умный, думаешь? Ну, ну, поглядим, кто тут у нас поумнее найдется!

Заяц имел в виду, разумеется, самого себя, хотя каким образом ему надлежит перехитрить мужичка, он ещё даже не задумывался. Притворив за спиной дверь, он прокашлялся и сообщил:

– Скоро всё будет готово. Садись, куда пожелаешь, ну, хоть вон за тот столик.

Мужичок изобразил на лице некое подобие улыбки, больше похожий на волчий оскал, и пошёл к столу. Но не к тому, который указал ему корчмарь, а туда, где уже успели посидеть сначала четверо постояльцев, несомненно, с темным прошлым , а потом ещё те два дуболома. И чем он их всех так манит, этот стол? – подивился Заяц. А впрочем, ему какое дело? Хочет сидеть там, пусть сидит. За ваши гривны – любые развлечения.

Корчмарь мельком глянул на боковину стойки, где было записано что-то из безумств одноногого деда, но не обнаружил там и следа. Мужичок, – вот ведь таракан и есть! кто ж его, мерзавца, просил, а?! – стер все до единой буковки. Тщательно так протер пыль, куда там Стеньке. А чего, времени-то было предостаточно, покамест он там Докуку тормошил. Ну, таракан зибуньский, ну, мы ещё посчитаемся! Погоди!

Пока новый постоялец жадно и не жуя глотал наскоро приготовленную Докукой снедь, хозяин корчмы прошелся по горенке, запалив побольше новых лучин. Мысли, одолевавшие его, никак не соответствовали веселому потрескиванию огоньков на кончиках щепаной липы. Мужичок даже во время еды не вынул руку из-за отворота душегрейки. О-хо-хо, маменька, что-то завтра будет!

По утрам в корчме обычно хозяйничал сонный Докука. Дурочка Стенька, самоходом дотопавшая до заведения, прибиралась по горнице, мела углы, замывала полы, столы и окна, потом немного помогала Докуке с готовкой и мыла скопившуюся грязную посуду. Заяц до десяти часов утра (ну, ладно, ладно! до одиннадцати…) преспокойно отсыпался, во всем положившись на верного помощника. К полудню за стойку вставал сам корчмарь, а Докука отвозил Стеньку обратно в её родные Опятичи, сельцо недалеко от их корчмы, где закупал необходимое продовольствие, иногда по списку, нацарапанному для него Зайцем на бересте. В целом сложившийся распорядок был незамысловат, и с хозяйством они с Докукой, закоренелые холостяки, вполне справлялись на пару. Помощник колдовал у печи, готовя еду для постояльцев и для тех, кто проездом останавливался у них, а когда Докука уезжал, Заяц лишь ставил наготовленную им впрок еду подогреваться в печь, где всегда теплился жар.

Новое утро вместо того, чтобы все расставить по своим местам, только окончательно запутало и то немного, что Заяц ещё понимал. Корчмарь встал в прескверном настроении духа. Спалось плохо, он то и дело просыпался в холодном поту, ибо мерещился ему дух убиенного одноногого старика, что тянул к Зайцу свои костлявые руки и взывал замогильным голосом: «За сколько продал меня, злодей?» Обидно было, право слово, ибо ведь ни гривенки не взял, вот ей-ей!

Сотворив поясной поклон перед чуром Велеса, что скромно притаился в красном углу, корчмарь поспешил во внутренний двор, привести себя в порядок. Два ушата холодной воды смыли привкус неприятного сна, но вчерашние неприятности никуда от этого не делись. Рыжие то ли собирались расправиться, то ли уже расправились с одноногим, а за ними всеми присматривал белоглазый. Худо-то как!

Воротившись в корчемную горницу, он сумрачно огляделся. В дальнем углу о чем-то своем как уже повелось точила лясы неразлучная четверка разбойников, за двумя другими столами скоренько работал ложками немногочисленный проезжий люд: за одним столом толстый купец с двумя то ли сыновьями, то ли помощниками, такими же толстомясыми, как и он, за вторым – седой мужичок с мальчонкой, на вид горшечники. У купца на столе в придачу ко всему прочему дымился жирный гусь, запеченный по особому докукиному способу (с кашей внутри, два часа на углях, поливать подливой из чеснока, пережаренного лука и мелко порезанных яиц), а вот у горшечников похлебкой с ломтями хлеба всё и ограничивалось. Докука коротко изложил обстановку, прикрывая рот во время зевания. Зевал он так заразно, что Заяц, лишь недавно вставший с постели, снова захотел свернуться калачиком под одеялом. Во время особо мощного зевка, который по всем законам природы должен был окончиться вывихом челюсти, Заяц услышал испугавшую его весть. Хотя, чего там, испугавшую?! Именно её он и ожидал услышать: старик до сих пор не выходил из своей каморы. Вот как, значит, – покивал он головой в такт своим мыслям, – Всё-таки добрались до одноногого.