Анатолий Софронов - Эмигранты

Николова. Они кого-то ждут. Этот, другой, все время смотрит на часы.

Виккерс. Я думаю, что нам с Джефом и Терри лучше покинуть сейчас заведение... А вы с Борисом еще потанцуете здесь... И посмотрите за ними... Как думаешь, Борис?

Николов. Думаю — так.

Виккерс. Не будем мозолить глаза. (Отсчитывает деньги.)

В это время в дверях появляется Линкс. За ним, на некотором расстоянии — Неизвестный. Минуя танцующих, направляется к столику Глазырина. Дзюбин поднимается с места. Неизвестный садится в стороне.

Глазырин. Сидите, не привлекайте внимания.

Линкс. Добрый вечер, господа!

Дзюбин (приподнимаясь) . Здравствуйте, господин...

Линкс. Не будем столь официальны...

Глазырин. Ждем вас давно.

Линкс (подзывает Елисеева) . Дабл-виски...

Елисеев. Сию минуту. (Уходит.)

Виккерс. О, да это Линкс!

Джеф. Падаль...

Терри. Тихо, Джеф.

Виккерс, сейчас нам время уйти. (Оставляет деньги Николовым.) Благодарим за компанию. (Уходит. За ним — Джеф и Терри.)

Николовы уходят танцевать.

Линкс. Вижу, сидите здесь давно! (Рассматривая бутылку.) Надеюсь, вы не принесли ее сюда пустой?

Дзюбин. Я враг пустых бутылок.

Линкс. По-моему, вы враг полных бутылок.

Дзюбин. Точно, господин...

Линкс (перебивая Дзюбина, хлопает его по плечу) . Я знаю, вы добрый малый. (Глазырину.) А где же ваша дочь?

Глазырин. Она подойдет... Подойдет, чуть позже. (Линксу.) Слушаем вас.

Линкс. Матроса надо оставить здесь.

Дзюбин. Здесь? А на что он здесь?

Глазырин. Федор Прокофьевич, давайте послушаем.

Линкс. Имеется приказ. Скоро десять лет, как здесь никто из ваших земляков не оставался. Нам нужно, чтобы этот матрос сделал заявление в газетах. Выступил по радио. Нужен его живой голос. Его фотографии на пресс-конференциях. Нужны свежие люди оттуда. Он молодой... электрик... Рабочий класс. Ему поверят.

Глазырин. Трудно...

Линкс. Попробуем через доктора Ряжских воздействовать на него.

Дзюбин. Ряжских — гад... Играет интеллигента... Не желает с нами знаться.

Глазырин. Через него действительно трудно. Он от нас в стороне.

Линкс. Самое лучшее — добровольный отказ Курбатова вернуться в родную страну... Он должен попросить политическое убежище... Больному после операции требуется отдых, ну, например, на какой-либо ферме... Недели две, пока мы с ним поработаем. Добровольно откажется возвращаться, попросит политического убежища... Как вам нравится такая мысль?

Глазырин. Мне нравится...

Линкс. Я вас понимаю... (Глазырину.) Ваша дочь учится?

Глазырин. Да, на медицинском.

Линкс. По-моему, она недурна собой. Возможно, найдет способ завладеть его сердцем...

Глазырин. Несколько неожиданно...

Дзюбин. Дочь у него первого класса... Можно сказать, люкс, а не девушка... Любой морячок клюнет.

Глазырин. Моя дочь в ваших рекомендациях не нуждается, Федор Прокофьевич.

Линкс. Сделаем так, чтобы доктор Ряжских предложил ей дежурить. Приносить больному цветы... Подарки... Ведь вы состоятельный человек! Агент по продаже лучшей в мире австралийской шерсти, можете себе это разрешить?

Глазырин. Мне бы совсем не хотелось, чтобы дочь участвовала в этой истории.

Линкс. Что делать, господин Глазырин?! Каждое дело требует жертв.

Глазырин. У меня одна дочь.

Линкс. А у меня нет ни одной.

Глазырин. Я не могу сразу вам ответить...

Линкс. Это вопрос решенный. Вы понимаете меня, господин Глазырин?

Глазырин молчит.

Кажется, русская пословица: молчание — знак согласия? Итак, господа, за ваше здоровье. И за наше согласие.

Дзюбин. Нам и выпить уже нечего.

Линкс. Это я пью за ваше здоровье, а вы за мое можете не пить.

У входа появляется Ирина.

Ирина (подходя к столику) . Извини, папа... Я не могла раньше.

Глазырин (Линксу) . Моя дочь... Ирина.

Линкс (рассматривая Ирину) . Очень рад... Очень рад. (Глазырину.) У вас красивая дочь... (Поднявшись, Ирине.) Если не возражаете, мы продолжим вечер в другом месте.

Ирина. Да, пожалуй... Здесь мне не очень нравится...

Линкс. Мне тоже. (Уходит с Ириной.)

За ними — Неизвестный.

Дзюбин. Вот и дочь твоя в дело пойдет.

Глазырин. Ну, мы это еще посмотрим! (После паузы, поднявшись.) Идем, Федор Прокофьевич.

Дзюбин (тупо) . Куда?

Глазырин. Домой.

Дзюбин. Зачем? Что я буду там делать?

Глазырин (отрывая Дзюбина от стола) . Пора, пора. (Поддерживая нетвердо идущего Дзюбина, уходит с ним.)

Звучит песенка «Цыпленок жареный». Официантка убирает посуду. Танцуют пары, Николовы возвращаются к своему столику.

Николова. Ты все слышал, Борис?

Николов. Не все. Но что-то вокруг русского матроса вертелось... (Подзывая Елисеева.) Получите.

Елисеев. Надеюсь, вам у нас понравилось?

Николов. Да, очень уютно.

Елисеев. Бывает, конечно... Перебирают некоторые... Мы их уже по фамилиям знаем... Как господин Дзюбин... Несчастный человек... До сих пор жену себе не нашел... От одиночества пьет.

Николова. А кто это был другой, элегантный?

Елисеев. Иногда бывает у нас... очень вежливый, культурный. Линкс... Господин Линкс...

Николова (Елисееву) . Да, симпатичный. (Николову, торопливо.) Нам пора.

Николов. Да-да. (Елисееву.) Извините.

Быстро уходят. Звучит музыка. Танцы продолжаются.

Елисеев (подходит к автомату. Набирает номер) . Говорит Елисеев. Болгары ушли...

Появляется Неизвестный. Пальцем подзывает к себе Елисеева. Что-то говорит ему.

Больничная палата. Тумбочка. Окно, за которым синеет небо, виден силуэт пальмы. На постели — Курбатов. Тяжело дышит. Входят Джеймс и Нелли. Прислушиваются. Джеймс подходит к Курбатову. Нелли стоит чуть в сторонке. Джеймс берет у Курбатова термометр, смотрит и стряхивает его.

Курбатов (шевельнувшись) . Сколько?

Джеймс. Меньше, меньше.

Курбатов. Сколько?

Джеймс. Все идет нормально.

Курбатов. Но все-таки сколько?

Джеймс. Лежите и молчите. У вас была тяжелая операция.