Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком

Мы с Кристель переглянулись и поняли друг друга.

Теперь следовало преподать ей урок.

Я начал осторожно. «Ну да, в известной степени вы правы, говоря, что Маркс несовременен. Например, если бы он знал о существовании паровой машины…»

«Откуда же ему было знать об этом в XVI столетии?» – невинно добавила моя жена.

Знаток «Капитала» проглотила приманку. «Именно это я и имела в виду. Сегодня ведь все иначе».

Одна из самых удачных сценок

Я осмелел еще больше. «Но вы же не можете упрекать Маркса за то, что он умер в эпоху крестьянских войн. «Коммунистический манифест», например, апеллирует исключительно к крестьянам и ландскнехтам. Это нужно все переосмыслить, исходя из современных условий. Сегодня Маркс апеллировал бы к рабочим».

Я решил, что ослышался, когда понял, что наша оппонентка продолжает упорствовать. «Я не думаю, что это так просто – перенести все на современную почву. Марксистское учение нельзя перенести на рабочих».

Прямо скажем, нелегко было не захохотать и тем самым не прекратить дискуссию. Дело зашло уже слишком далеко. Но мы хотели посмотреть, чем все кончится, поэтому продолжали, не встречая возражений, утверждать всякую ересь: что «Капитал» вообще раннее произведение Маркса, 6-й том которого он в переработанном виде посвятил Фуггерам. И прочую чушь.

Дама, хотя, судя по всему, и чувствовала себя, как на раскаленных углях, не хотела отказаться от роли знатока Маркса и храбро продолжала гнуть свою линию.

Когда Кристель упомянула о «Переписке Маркса с Лютером», хвастунья небрежно заметила: «Этого я еще не читала. Придется восполнить пробел».

Если это ей и в самом деле удастся, это станет научной сенсацией и дама, вероятно, войдет в историю как первооткрывательница. Сидящие вокруг начали постепенно прислушиваться к нашему разговору, и в зависимости от уровня знаний некоторые поняли нашу игру, иные открыто ухмылялись. Наша жертва совершенно неверно истолковала причину этой веселости и громким голосом категорично вынесла уничтожающий приговор, по которому «Маркс вообще был предан своими потомками». Доказательство: «Бедным людям на той стороне (ГДР) теперь не до смеха».

Молодая дама не подозревала даже, что я напишу об этой истории, в которой она будет играть главную роль.

Но тогда нам с Кристель было совершенно не смешно. Не чувствуя никакой жалости, скорее пылая гневом, мы открыли глаза нашей собеседнице, попавшей в ловушку, на ее позор. Убитой она, во всяком случае, не выглядела. Возмущенная новым доказательством коварства марксистов, она покинула зал, громко хлопнув дверью.

Остается надеяться, что нашей даме из буржуазного общества, критикующей Маркса, в дальнейшем путеводной звездой будет служить изречение одного философа: «Я знаю, что я ничего не знаю». Но это уже не Маркс.

Принять эту историю к сведению не мешало бы и двум студенткам из Гёттингена, изучающим право. Они в 1985 году единодушно утверждали перед собравшейся в одном артистическом погребке публикой, что Карл Маркс «родился в ГДР». Поскольку они стояли на своем, как скала, и разуверить их не было никакой возможности, я иногда думаю, что в известном смысле они, возможно, и были правы…

Я должен в ближайшее время засесть за изучение «Капитала». До сих пор я опирался на другие, не такие крупные произведения и на посвященную Марксу популярную литературу. Мне хватало этого. Запросы мои были скромны. Но я никогда не доходил до дерзости утверждать, что Маркс сегодня несовременен.

В 1965 году дела у нас, если говорить о финансовой стороне, шли, несмотря на наши сценические успехи, из рук вон плохо. Выплачивать зарплату пятерым членам нашего ансамбля, арендовать театральное помещение, оплачивать счета за электричество, прокат машины, необходимой нам в наших разъездах во время гастролей… К этому нужно прибавить расходы на рекламу и не в последнюю очередь 25 процентов налога. Наскрести деньги на все это было нелегко. Некоторые кабаретисты в ФРГ позаботились в те годы заручиться покровительством и поддержкой какого-нибудь мецената из промышленников. Нам же не приходилось рассчитывать на такую заботу: к несчастью, не нашлось ни одного богатого человека, пожелавшего финансировать наши антикапиталистические шутки. Таким образом, мы иногда просто не знали, где нам добыть денег для уплаты за квартиру, не говоря уже о том, чтобы выпить привычную кружку пива после спектакля.

В Ганновере мы каждый вечер давали представления в «Нойес хаус» – погребке с крестовыми сводами, который слегка приспособили для своих целей, соорудив примитивный помост, укрепив пару взятых напрокат прожекторов и слегка задрапировав все черной материей. Стало совсем неплохо. Особый уют придавали свечи на столах в нашем маленьком, всего на 80 мест зальчике.

Однажды у кассы появился господин в однотонном костюме, который обычно предпочитают представители высших деловых кругов. Настоящие драгоценности, ухоженность и неброская элегантность его спутницы позволяли сделать вывод, что недостатка в деньгах эти люди не испытывают.

«Два лучших места», – сказал господин. Наша сотрудница, сидевшая за кассой, ответила, не погрешив против истины: «У нас бывают билеты за 11, 8, 6 и 5 марок. Но все распродано. Остались только два места по 5 марок. Их я могу вам дать, места неплохие».

«Ну что ж, ничего не поделаешь, – сказал Ухоженный. – Придется прийти в другой раз».

Я наблюдал за происходящим, стоя на манер импрессарио у кассы. Боже праведный, нам нужен каждый пфенниг. Эти два места необходимо продать. К тому же они действительно были неплохими. В этом крошечном погребке вообще не было плохих мест. Отовсюду можно было хорошо видеть и слышать. А те два стула, о которых шла речь, хотя и стояли в последнем ряду, но зато на возвышении, как бы в первом ярусе. На мой взгляд, они, хоть и дешевые, были лучшими местами и давали возможность не только наблюдать за всем происходящим на сцене, но и одновременно воспринимать всю атмосферу погребка.

Я быстро вмешался в разговор и начал объяснять: «Откровенно говоря, это лучшие места, я туда часто сажаю моих друзей». Но господин, по-видимому, привыкший все мерить на деньги, тупо твердил: «Итак, у вас есть билеты по 11 марок? Другие места меня не интересуют».

«Ах, да, – сказал я (мне внезапно пришла в голову мысль), – за 11 у нас в самом деле ничего не осталось. Но, правда, есть еще…» (Я колебался.) Оймел смотрела на меня с удивлением. У нас действительно, за исключением двух мест, о которых уже говорилось, все было распродано. «У нас есть еще ложа для особо почетных гостей».