Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком

На одном из десяти мест проведения блокады впавшие в состояние эйфории демонстранты начисто забыли организовать перевозку трамвайных пассажиров на машинах. Сразу же посыпались ругательства, кое-где начались даже потасовки. И это продолжалось до тех пор, пока не было налажено сообщение.

Разумеется, эту последнюю акцию в истории семилетней борьбы ганноверского населения и «Красного кружка» против постоянного роста цен за проезд в общественном транспорте можно расценивать как гусарскую выходку, как единичное действие: после разочарований, пережитых в 1975 году, нас надолго не хватило. Но все-таки акция показала, что июнь 1969 года не забыт. Люди не желали мириться с ростом цен, в них еще не угасла гордость от сознания того, что однажды им удалось кое-чего добиться. Если в течение семи лет движение протеста всякий раз разгоралась по новой, это о чем-то говорит.

Нужно признать: борьба против повышения цен на транспорте не принадлежит к числу классических революционных действий, движущим мотивом была забота о кошельке. Возможно, отцы города Ганновера, давая объявления в газеты, в которых предостерегали граждан против участия в «Красном кружке», читали Брехта: о борьбе за прибавку грошей к зарплате, за кипяток для заварки чая и за власть в государстве. Именно такая последовательность дана в его «Хвале революционеру».

Разумеется, полицейская тактика грубого насилия дала свои плоды. Многие граждане пали духом: «Больше у нас ничего не выйдет». Но они же говорили: «Наш "Красный кружок" 1969 года – это было грандиозно». Эти слова можно услышать и сегодня в любой рабочей столовой, в любой забегаловке на углу. А кто не хотел бы еще раз совершить большое дело, если бы только смог?

Когда я пишу эти строки, «Красный кружок» снова появился в городе. Крупный торговый концерн – что вы там, дескать, говорили об отчислениях в пользу транспорта? – воспользовался нашей эмблемой для заманивания покупателей во время распродаж: «Мы проводим акцию "Красного кружка" – снижаем цены». Это злоупотребление дорогим нам символом свидетельствует в первую очередь о бездумности руководства фирмы. Поэтому мне хотелось бы подчеркнуть один весьма важный момент, который порой остается без внимания: именно «Красному кружку» в первый и пока что единственный раз в истории ФРГ удалось добиться перевода такого крупного предприятия, как городской транспорт, в общественную собственность.

Известны пророческие слова, которые мы использовали, слегка видоизменив их, на наших транспарантах во время демонстраций: революционная ситуация возникает только тогда, когда низы уже не хотят, а верхи уже не могут поступать так, как они хотят… Не отражает ли эта формулировка в точности ситуацию в Ганновере в июне 1969 года? Когда я всерьез задумываюсь над этим, то прихожу к убеждению: когда-нибудь площадь Штайнтор в Ганновере будет называться площадью «Красного кружка». Она этого вполне заслуживает.

Тогдашний председатель ХДС, кандидат на пост канцлера Райнер Барцель (тот самый, о котором в народе говорят: черного кобеля не отмоешь добела) однажды в середине 60-х годов заявил по телевидению, что если в общественных аудиториях и кабаре присутствуют представители тайной полиции, то речь идет о тоталитарном государстве. Если подходить с этой меркой, то ФРГ – тоталитарное государство. Число только известных полицейских донесений, сделанных платными осведомителями, огромно. И нет, вероятно, от севера до юга страны ни одного кабаретиста, хотя бы слегка затрагивающего в своем репертуаре вопросы политики, для которого наличие в зале «критического ока государства» было бы совершенной новостью.

Я ничего не имею против рецензий, хотелось бы только знать, где именно появится отчет и с какой целью он написан. Уж лучше бы программы принимались официально: так было бы, безусловно, откровеннее и честнее. С цензором можно поспорить, со своей осторожностью – сложнее. Ножницы в собственной голове острее, так как себя-то в конечном итоге не обманешь с помощью подтекста.

Я лично очень рано узнал, как используются результаты слежки. В начале 60-х годов во время митинга, состоявшегося после пасхального марша в Штутгарте, я заметил, как представители ведомства по охране конституции и полицейские прилежно вели съемки и фотографировали все происходящее из окон музея, который находился как раз напротив трибуны. В конце своего выступления я обратил внимание собравшихся на то, что они стали действующими лицами какого- то фильма. Ответом был протестующий рев многотысячной толпы.

Когда я впоследствии во время гастролей в Штутгарте некоторое время выступал в их «бунтарском театре», директор Герхард Войда рассказал мне, между прочим, о том, что его посетило некое должностное лицо. Этот господин показал ему мои фотографии, сделанные во время пасхального марша, и спросил зловещим тоном: «Это тот самый господин, который у вас будет выступать в ближайшее время?»

Получив утвердительный ответ удивленного интенданта, пришедший только неодобрительно поцокал языком. После этого он, воздержавшись от дальнейших комментариев, удалился. Мой коллега был слишком порядочным человеком, чтобы под каким-нибудь предлогом не отменить мои гастроли.

Я всегда старался обратить внимание публики на присутствие в зале шпиков, поскольку большинство граждан ФРГ в течение многих лет вообще не замечало, что снова появился скрытый политический сыск.

В Вуппертале в 1967 году один парень из публики пришел во время антракта за кулисы и прошептал таинственно: «Товарищ Киттнер, в восьмом ряду у прохода сидит комиссар Шмидт из четырнадцатого К». В земле Северный Рейн-Вестфалия 14 К означает 14-й комиссариат уголовной полиции по политическим делам. Я тогда был молодым и горячим и поэтому решил немедленно что-то предпринять. Я переговорил с осветителем.

И вот после антракта во время первого же номера он послал из-под потолка на сцену конусообразный луч прожектора, который постоянно «преследовал» меня (в этой ситуации данное слово особенно уместно). Весь залитый светом, я начал сцену и, не прерывая текста, двинулся к рампе, спустился в партер – луч не отставал. Держа, подобно звезде эстрады, в руке микрофон, я, подтаскивая за собой кабель, медленно Двигался по проходу к восьмому ряду. Дойдя до соглядатая, я остановился. «Вот вы, – сказал я с драматическими интонациями и, вытянув руку, указал на него, – ведь вы – комиссар Шмидт из 14 К!»

«Да», – сказал представитель тайной полиции. Он был ошеломлен. Я с удовлетворением кивнул и продолжал: «Теперь вы по меньшей мере один раз действительно сказали правду, чистую правду, ничего, кроме правды».