Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком

Утверждать это, правда, и в этом случае нельзя было, поскольку эти господа очень часто скрываются под вымышленными именами: на такой грязной работе они стыдятся пользоваться собственными. Господин за это время несколько успел прийти в себя. Чтобы продемонстрировать выдержку, он скрестил на груди руки, но ерзать на кресле не перестал – это его и выдавало: все-таки он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

«Знаете, – продолжал я безжалостно, – я, в общем- то, радуюсь каждому, кто приходит ко мне в кабаре. Это особенно относится к людям вашей профессии, поскольку если бы вы чаще пользовались этой возможностью, то могли бы несколько расширить ваш политический кругозор, а это, как я слышал, совсем не лишне. Но все-таки я должен спросить: вы здесь находитесь как служебное лицо или частное?»

Публика, которая уже в самом начале нашего диалога всячески выражала неудовольствие присутствием соглядатая, напряженно ждала ответа. «По делам службы», – выпалил этот служака. То, что он был выставлен на всеобщее обозрение, сбивало его с толку: обычно эти господа предпочитают действовать скрытно.

К слову сказать, когда я в других случаях задавал подобный же вопрос, то всегда получал ответ: «Как частное лицо». Однако я хотел до конца использовать предоставившуюся мне возможность просветить публику в вопросах деятельности тайной полиции. «Если вы здесь по службе, то напрашивается еще один вопрос. Ведь вы же из уголовной полиции и, следовательно, ваше дело – заниматься раскрытием преступлений. Так скажите, имеются ли какие-то обоснованные подозрения, что у меня в театре происходят уголовно наказуемые деяния, или это против меня ведется расследование?»

На это господин неторопливо ответил: «Успокойтесь, господин Киттнер, ничего подобного. Это обычный контроль. Полицай-президент весьма интересуется всем, о чем говорят на сцене кабаре».

Публика забушевала. Люди хорошо поняли значение слов «обычный контроль». Это было подтверждением того, что слежка ведется постоянно.

Разумеется, в зале были представители местной прессы, и вся история на другой же день попала в газеты. Дело было расценено так, как оно того и заслуживало: политический скандал. Программа «Миттагсмагазин» радиостанции «ВДР» хотела организовать из Дюссельдорфа прямую трансляцию дискуссии между министром внутренних дел земли Северный Рейн-Вестфалия Вилли Вайером и мною. Министр – представитель либеральной партии, но сам ни в коем случае не либерал – сначала пообещал, но за день до дискуссии все-таки отказался принять в ней участие: он-де должен быть в это время на одном торжественном мероприятии в каком-то заштатном городке. Разумеется, я выразил в открытом письме, адресованном министру внутренних дел, протест против «обыкновенной» слежки. В своем ответе министр оправдывался, говоря, что слежка была организована не против меня, а против устроителей вечера – группы лиц, уклоняющихся от военной службы. Это меня, конечно, не утешило.

«Но чтобы исключить в будущем возможность подобной путаницы, я приказал сотрудникам полиции прекратить посещение кабаре по делам службы…» – заверил министр.

Правда, несколько недель спустя во время моих гастролей в городе Люденшайде, относящемуся к сфере деятельности того же самого министра, два господина в классических кожаных пальто предъявили в кассе свои служебные удостоверения и потребовали бесплатные билеты. Разумеется, я настоял на том, чтобы они заплатили за вход. Этим я хотел подчеркнуть, что мое учреждение и без того нуждается в государственных дотациях.

До сегодняшнего дня я не знаю, было ли появление двух прихлебателей сознательной провокацией или просто бессовестным проявлением бюрократической тупости. Во всяком случае, «замаскированные» представители высших эшелонов власти и в дальнейшем появлялись у меня в партере. Некоторым зрителям они были хорошо известны как постоянные «участники» демонстраций. В моем временном пристанище в Ганновере в «Клубе Вольтера» появился как-то вечером, словно в насмешку, один тайный агент. Он уселся за столик, стоящий на самом видном месте, прямо перед сценой.

Этого типа, который больше всего заботился о своей ухоженной внешности, мы буквально все знали по различным стычкам. Он носил прозвище Джеймс Бонд и выставлял напоказ свое служебное оружие.

Его появление в клубе выглядело театральным выходом: с записной книжкой и карандашом в руке, он явно провоцировал нас. Я просветил ту часть публики, которой он был незнаком, относительно истинного облика красавца, с тем чтобы аудитория поняла, что «его смех или аплодисменты в случае необходимости могут быть использованы против него же самого». Я предложил поставить на голосование вопрос, можно ли господину оставаться в зале или же ему следует удалиться. Как и следовало ожидать, значительное большинство зрителей высказалось за последнее.

Джеймсу Бонду вернули деньги за входной билет, и он ушел, громко восклицая: «Господин Киттнер, вы совершаете большую ошибку».

Когда я однажды в радиоинтервью походя упомянул, что за время моей работы меня арестовывали всего два раза, то получил вскоре официальное письмо от ганноверского прокурора. Он вносил поправку в сказанное мною, утверждая, что я всего лишь однажды был «задержан». Но, оставляя в стороне эти два случая, которые были зафиксированы с учетом всех юридических тонкостей, я могу утверждать, что полиция до сих пор проявляла ко мне, в общем-то незлостному нарушителю порядка, больше внимания, чем к обычному среднему гражданину ФРГ.

О некоторых особенно ярких случаях, когда полицейские в форме и без «принимали во мне участие», я рассказал в других главах этой книги, но именно множество мелких каждодневных событий внушает нашему брату уверенность, что государственный аппарат не обойдет тебя своим вниманием.

Несколько лет подряд я отдавал машину в ремонт своему другу, мастерская которого находилась рядом с полицейским участком. Всякий раз, когда я появлялся во дворе мастерской, туда выходили двое молодых полицейских и завязывали со мной разговор не о боге и белом свете, а о конкретных вещах: о Вьетнаме и Анголе, о запретах на профессии и безработице. По их желанию мы всегда шли в угол двора, который из полицейского участка не просматривался. Впоследствии я встретился со своими партнерами по дискуссии во время одной из демонстраций, они были в полном боевом снаряжении и находились по другую сторону баррикады. После того как дубинки были пущены в ход, я заметил, что их отряд вперед не лез. Вероятно, дискуссии пошли на пользу. Как-то один бывший полицейский написал мне, что он стоял однажды во время демонстрации в цепи прямо напротив меня и что я вовлек его в дискуссию. Этот разговор, писал он, заставил его по-другому посмотреть на свою работу и вообще на политическую ситуацию в ФРГ. Сейчас он учится, хочет стать учителем. Письмо начиналось словами «Дорогой товарищ!».