Дитрих Киттнер - Когда-то был человеком

Мы устояли против искушения оклеить наше убежище более или менее оригинальными плакатами, как это принято у кабаретистов. Вместо этого мы решили: если уж в нашем распоряжении собственные стены и никто на нас не давит, то отдадим их на откуп коллегам из сферы изобразительного искусства. Один будет дополнять другого. Мы организовали бессчетное число выставок политической графики и живописи, нашедших отклик по всей стране.

Несколько уголков мы сознательно ничем не заполнили: пусть, дескать, они «покроются патиной». И действительно, с течением лет пробелы были заполнены разными забавными вещицами, напоминавшими нам о прошлых гастролях, посланиями солидарности, реквизитом и документами, связанными с историей «Театра на Бульте». Сегодня иным посетителям требуется немало времени, чтобы до начала представления обозреть стены – словно в каком-нибудь музее.

Если организуешь кабаре, помни: во всем должен ощущаться свой неповторимый почерк. Поэтому я все эти годы, подобно легендарному театральному директору Штризе, сам восседал за кассой, с тем чтобы в последнюю минуту вбежать на сцену. Это тоже имело свой смысл: дело тут было, конечно, не только в экономии расходов на содержание персонала.

Вообще желающие попасть к нам должны были сперва (как во времена, когда существовали подпольные кабачки) спускаться по ступенькам и стучать в подвальную дверь. Я собственноручно открывал им, приветствовал, продавал билеты, вешал верхнюю одежду в гардероб, а затем любезно предоставлял попечительству столь же заботливого капельдинера – моего сына, который сопровождал гостей на второй этаж и показывал, где их места. Но так как поначалу из-за этой беготни я порой поднимался на сцену запыхавшимся, мою роль портье пришлось в дальнейшем принести в жертву техническому прогрессу: поставить звонок и электрическую систему открывания дверей. Одежду у посетителя тоже стали принимать другие. Однако свое место за кассой я не захотел отдавать никому. Оно давало массу впечатлений, и беглый разговор с главным исполнителем настраивал публику на нужный лад.

В конце 1975 года, после трехлетней деятельности по оборудованию театра, настал наш час. С помощью Друзей-журналистов мы отпечатали экстренный выпуск «Ганноверского театрального курьера» – чисто внешне, но ни в коем случае не по содержанию он был похож на презренную «Бильд-цайтунг» – и разносили его по кафе и забегаловкам. «Наконец-то у Ганновера есть свое кабаре! Открыт Театр на Бульте» – гордо провозглашал заголовок.

2 декабря 1975 года я действительно впервые вышел на сцену ТАБа и предстал перед публикой. Зал был переполнен, мы с Кристель – счастливы.

Что началось потом – об этом мы и мечтать не могли: с первого же дня (сейчас прошло уже более десяти лет) билеты на спектакли раскупались на корню. Ежегодная цифра посещений – наша гордость – составила 106 процентов. Цифра эта объясняется тем, что мы давно перенесли в зал стулья из жилых комнат. Временами зрителям приходилось заказывать билеты предварительно за четыре или пять недель – и это в Ганновере, никогда не отличавшемся особым пристрастием к кабаре. Находились люди, приезжавшие издалека на выходные дни специально для того, чтобы попасть на наши представления. Радио заговорило вскоре о «Мекке для любителей кабаре», а в одном из исследований, перечислявших особые достопримечательности крупных городов, нас, несмотря на наши радикальные воззрения, торжественно зачислили в разряд одного из главных мест развлечений в Ганновере.

Однажды вечером к моему кассовому столику энергично подошел хорошо одетый господин и, не говоря ни слова, выложил двадцатимарковую купюру: «Один билет».

– Вы делали предварительный заказ?

– Нет.

С удивлением и легким состраданием я глядел на него снизу вверх. Должен признаться, что подобные сцены я разыгрываю с большим удовольствием: «О, вы, по-видимому, не из Ганновера. У нас нужно делать заказ за три недели. Сейчас я могу вам только посоветовать подождать еще минут десять. Без пяти восемь мы распродаем заказанные и невостребованные билеты. Шансы неплохие: вы шестой в списке ожидающих».

Список ожидающих – это как бы наша резервная скамья: благодаря ему не пропадает ни одно место в зале. Внести себя в этот список можно и по телефону. Несколько стульев мы поставили напротив кассы, на них сидят и ждут люди, зорко наблюдая, чтобы никто не прошел без очереди. Кое для кого это уже само по себе является маленьким театром, увертюрой к спектаклю.

Вот и сегодня намечалось, кажется, еще одно бесплатное представление. Но энергичный господин, похоже, не желает включаться в игру.

– Ну, давайте, не тяните, – хрипит он и выкладывает на стол еще десять марок. И когда я оставляю его жест без внимания – еще пять.

– Нет, так действительно не делается, – внушаю я ему подчеркнуто дружески, – другие люди пришли еще раньше. Не можем же мы здесь открывать «черный рынок».

Хорошо одетый господин начинает сердиться:

– Послушайте-ка, я специально тащился сюда в такую даль, чтобы увидеть господина Киттнера. Кстати, я его очень хорошо знаю. Мы с ним друзья.

Очередь начинает хихикать. Большинство ожидающих знает меня в лицо.

Я не теряю самообладания:

– Пожалуйста, поймите, я не могу делать для вас исключение.

– Тогда я вам кое-что скажу, – теперь он распоясывается окончательно. – Если вы сейчас же, немедленно не дадите мне билет, я обращусь к шефу и у вас будут крупные неприятности.

Уж не грозит ли он мне увольнением? (Да и кто меня должен уволить? Разве что, сам себя.) За свое рабочее место я могу не волноваться. Я с сожалением пожимаю плечами, но тут же слышу командный голос:

– Тогда позовите мне господина Киттнера!

Приходится кусать губы, чтобы скрыть усмешку. Десять человек, ожидающих у кассы, испытывают те же чувства. Один из них роняет вполголоса:

– В самом деле, да вызовите же вы ему господина Киттнера, пусть он наконец успокоится.

Подавленные смешки.

Я остаюсь непреклонным и не желаю выходить из своей роли кассира. Вежливо, но твердо я указываю моему недогадливому поклоннику:

– Мне ужасно жаль, но при всем моем желании я никак не могу этого сделать, поверьте мне.

И это святая правда.

Энергичный господин не сдается, но в конце концов, ворча, присоединяется к ожидающим. Нетрудно догадаться, что я постарался найти ему место, причем даже во втором ряду. Здесь я мог лучше видеть его реакцию, когда его близкий друг Киттнер поднялся наконец на сцену и дружески подмигнул ему. От каких-либо других замечаний я решил воздержаться. И без того эффект был ошеломляющий.

И еще как-то раз, когда я сидел в приемной врача, один совершенно незнакомый мне человек с гордостью уверял меня, что в любое время может достать мне билеты в ТАБ: у него, дескать, «хорошие отношения с Киттнером». После этого я мог с чистым сердцем сказать своему врачу, что сегодня чувствую себя значительно лучше. Следует заметить, что маленькие театры в ФРГ не всегда переполнены, не говоря уже о тех из них, где выступают левые кабаретисты.