Михаил Задорнов - Энциклопедия всенародной глупости

– Послушай, – вдруг вопросил он меня и встряхнул шубу уже рядом с моим ухом. – Слышишь?

– Нет, а что я должен слышать?

– Мздра звенит.

– Что звенит?

– Мздра.

Мне было неудобно показаться неучем, поэтому я согласился:

– А-а! Да, что-то слышу. Правильно. Мздра какая-то немздристая.

– Короче. Переведи ему, – он показал на продавца, – чтобы фуфло мне не совал.

Слово «фуфло» непереводимо на английский язык. Но по выражению лица моего приятеля продавец сам понял, что принёс фуфло.

Приятель мой много раз гонял продавца за шубами. Тот носил их из какого-то потайного своего загашника. Наконец приятель выбрал не фуфло, с правильной мздрой. На зависть мне расплатился кредиткой «Аmeriсаn Ехрrеss». Оформляя покупку, продавец предложил и мне выбрать для жены какую-нибудь шубу. Сказал, что у него есть шубы и подешевле. На это я ответил пренебрежительно:

– У моей жены шуб и так достаточно, сами не знаем, куда их девать.

– А вы русские? – спросил продавец уже у дверей.

– Да. Но из Москвы. Мы не здесь живём.

Продавец хмыкнул, как бы отмечая это про себя на будущее.

– Пусть знает наших, – гордо сказал приятель, когда мы вышли. В этот момент мы оба вспоминали те две баночки икры, за вырученные деньги от которых нам надо было купить подарки жёнам. И не только им…

– Времена меняются, да… – сказал приятель.

И мы отправились с ним обмывать радующую моего друга незвенящую мздру.

Я знаю одного нашего человека, который пробыл в эмиграции всего семь секунд. Рекорд для Книги Гиннесса!

Он жил в Казахстане, долго мечтал уехать из Советского Союза и вот однажды в своём генеалогическом древе нашёл немецкий сучок. Когда его оформили, он был так рад, что два месяца пил и буянил. И вот сбылось! Прилетел! Вышел на трап – пьяный, энергичный, лихой человек – и решил поприветствовать Германию. Знаете, что он закричал? «Хайль, Гитлер!» Его прямо с трапа засунули обратно в самолёт.

В 1991 году у меня были очень неудачные гастроли по Америке. Неполные залы. Жулик импресарио. Зато благодаря этой поездке я стал свидетелем интереснейших историй.

Это был переходный период от России советской к России никакой. Известно, что самые большие деньги делаются во время становления государства и во время его распада. У нас, как всегда, от нашего нетерпения происходило сразу и то и другое. Ещё Ломоносов предупреждал: если у кого-то где-то убавится, то у другого обязательно должно прибавиться. Одни богатели, другие нищали. Мы строили капитализм по ускоренной программе. Счастливчики от этого процесса дурели, складывали небесную манну партии в чемоданы, а потом меняли манну на доллары, что было в то время очень выгодно, потому что доллары уже умещались в рюкзачке.

Случай тогда свёл меня с одним из таких экземпляров в Сан-Франциско. Он приехал туда покупать себе дом. Приехал с семьёй и… рюкзачком. Рюкзачок – потрёпанный комсомольской романтикой шестидесятых годов. Никому и в голову не могло прийти в Америке, что у него в рюкзачке. В то время русских на Западе ещё жалели и относились к ним как к проголодавшимся дикарям. Правда, сам обладатель рюкзачка не был похож на голодающего. Пиджак – пятьдесят шестого размера, брюки – шестидесятого. Советский фасон, укороченный. Из-под брюк видны съеденные туфлями носки, а между носками и брюками светится полоска незагорелых северных крепких ног. По щекам и животу можно было сделать вывод, что часть свалившихся на голову денег он откладывал, а другую часть честно пытался проесть, вкладывая, как говорят в таких случаях, в самое надёжное – в себя. Жена, которая приехала с ним, ему в этом, очевидно, с усердием помогала, поскольку была подобна ему фигурой, чуть, правда, уменьшенной в размерах. И, помогая мужу правильно вкладывать, она даже все зубы заменила на золотые. Чувствовалось, что этим вложением она особенно гордилась, поэтому всё время улыбалась. Мол, вот как элегантно вложены наши деньги! Двое детей – тоже подобные им фигурки, этакие рюкзачки на крепких ножках, которыми они уверенно цеплялись за землю, как корнями. Иногда оба от непонимания момента начинали дружно хныкать. Тогда «главный рюкзак» по-отцовски давал им заботливые затрещины со словами: «Молчать! Я дом покупаю в Сан-Франциско».

Маклер, сын одного из наших эмигрантов, хорошо говорил по-русски. Был, очевидно, таким же прохиндеем, как его отец, однако воспитан уже Америкой, поэтому двадцатипроцентную прибыль считал удачной. Для начала он показал невзрачному на вид клиенту небольшой дом за двести тысяч долларов на самом склоне горы, с видом на еле виднеющийся вдали залив. Мой знакомец осмотрел этот дом и брезгливо сказал:

– Нет, не возьму.

– Почему? Хороший же дом, и недорого, – начал банально уговаривать молодой маклер.

– Хлюпкий, – безоговорочно констатировал клиент.

– В каком смысле? – удивился маклер.

– А вот смотри.

Отложив в сторону рюкзак, как будто там ничего не было, кроме запасной пары белья, наш покупатель вдруг со всей силы треснул по стене кулаком. Видимо, решив, что таким образом он может смоделировать вполне вероятное в Сан-Франциско землетрясение. Дом задрожал, сбрасывая с себя капли утренней росы. Жена заулыбалась, дети всхлипнули: им стало жалко этот красиво покрашенный в детские цвета домик.

– Молчать! – приказал глава семьи. – Я дом себе выбираю. Не мешать. Ну, – обратился он к маклеру, – сам видишь, труха, дрянь. В случае чего – рухнет. Ты мне настоящий, хороший дом покажи. Как в Сибири чтоб. И чтоб залив весь виден был, а не клочками, будто рубашка из расстёгнутой ширинки.

Молодой маклер первый раз имел дело с русским покупателем, поэтому никогда не видел, чтобы так выбирали дом. Однако из жажды двадцатипроцентной прибыли спорить и обижаться не стал, а позвонил кому-то, записал адрес и решил щегольнуть. Мол, ну сейчас я вам покажу! Отвёз в район вблизи залива и показал эдакий полузамок, с гордостью объявив цену: миллион долларов. Даже изгородь тут внушала уважение настолько, что покупатель не стал её трясти, проверяя на прочность, а лишь уважительно погладил шершавыми ладонями бывшего производственника.

– Да, этот я возьму, – сказал он. – Когда можно въезжать?

Маклер явно не был готов к такому вопросу. Он снова перезвонил, долго разговаривал на английском, после чего произнёс:

– Да-да, вы можете въехать, но всё-таки придётся немножко подождать. Там ещё живут.

Покупатель таким ответом остался явно недоволен.

– И что, долго они там будут жить?

– Не знаю.

– Что значит «не знаю»? Сходи узнай. Они ж, надеюсь, по-английски понимают?

Пока маклер выполнял его задание, мой спутник вслух мечтал о том, как он будет выходить по утрам на крыльцо и потягиваться, глядя на залив с яхтами, одна из которых обязательно станет его собственной.