Владимир Маталасов - Мистика, да и только!

– Ну, во-первых, у меня нет ружья для охраны и сопровождения столь общественно-опасной личности, – заявил Варфоломей. – А во-вторых, ещё ночь на дворе.

– Да-да, петухов что-то не слыхать, – согласился Иосиф Виссарионович.

«Белое каление» осталось позади, боевой пыл успел поостыть, и оба вождя взяли себя в руки.

– Давайте-ка, уважаемые, покуда суть да дело, дербалызнем по сто для сугреву, – предложил Варфоломей.

– А что? Дело говорит, – поддержал Адольф, довольно потирая руки. – А шпек, яйки, млеко найдётся?

– Извините! Чего нет, того нет! – посочувствовал Варфоломей, извлекая из холодильника начатую бутылку водки и большой солёный огурец. Больше там ничего не было.

Разделив дар земли по-братски, на три равные части, хозяин разлил водку по стаканам.

– За содружество противоречий, антагонистических взглядов и убеждений! – предложил Иосиф Виссарионович свой тост.

– За их всестороннее углубление, – добавил Адольф, поднял гранёный стакан и за полторы минуты осушил мелкими глотками.

Товарищ Сталин и Варфоломей воспользовались залповым приёмом, и заливку горючего осуществили на одном дыхании. Только Адольф всё чего-то мялся в нерешительности и жеманился, нервно поводя плечами.

– Что-то не так? – забеспокоился хозяин квартиры.

– После первой не закусываю, – с нескрываемой надеждой в голосе пояснил Адольф.

– Да ты, дружок, оказывается к тому же ещё и алкоголик, – неодобрительно покачал головой Иосиф Виссарионович.

– Чья бы мычала, твоя бы молчала! – огрызнулся тот. – Сам на себя посмотри. Я на тебя, Йошка, сильно обижаюсь. Так и знай!

– За что, Адик?

Оба даже и не заметили, как перешли на взаимно-ласкательное склонение своих имён.

– Ну почему ты не разрешил мне в 1941 году дойти до уральского хребта, почему? – разгубленно молвил Адольф, и непрошеная слеза ненароком сползла с его щеки в пустой стакан товарища Сталина.

От единожды выпитого Адольф успел изрядно окосеть и распоясаться, забросив брючный ремень в купе с подтяжками за сервант.

– Да потому что до Берлина, в таком случае, тебе пришлось бы драпать в два раза дальше. А тебе это надо было? Не надо!

– А что? В твоих словах есть не малая доля правды, – согласился Адик. – Я как-то об этом даже и не подумал. Исходя из твоих слов получается, что остановив нас под Москвой, ты не только сберёг большую часть моих людей, но и значительно укоротил их обратный путь до родного очага. Спасибо, друг! – и Адик в благородном порыве крепко пожал руку Йошки, сжимавшую ещё не погасшую курительную трубку.

По этому случаю вожди затребовали ещё одну поллитру. Пришлось удовлетворить просьбу. В супермаркете с круглосуточным режимом работы Варфоломей приобрёл бутылку армянского коньяка, а на закуску – прибалтийскую кильку вразвес и полбуханки украинского ржаного хлеба. Только на то и хватило денег. До получки оставалось два дня.

Когда хозяин воротился домой, оба предводителя непримиримых политических лагерей мирно спали на разостланных на полу шинелях, обнявшись словно братья родные.

4.

Сон великих мужей был чуток и недолог. Звук двери, захлопнувшейся полчаса назад, заставил их проснуться, только сейчас. Этого оказалось достаточно, чтобы предстать пред ясны очи хозяина свежими и бодрыми, светлыми и чистыми, как былинка, омытая прозрачными струями прохладной дождевой воды. Правда, у фюрера оказалось неудачно вымытое лицо. Но это всё пустяки и мелочи жизни, как он изволил заявить. При этом добавил, но как-то туманно, что самое главное в сложившейся ситуации текущего момента – оседлать вектор времени, соображаясь с фактором пространства. А где присутствуют эти обе величины, там превалирует жизнеутверждающий консенсус. «Ничего себе!» – подумалось генералиссимусу с Варфоломеем, и они согласились с ним, после чего последний предложил «явленцам» опохмелиться. Те не посмели отказаться, выразив тем самым глубочайшее почтение хозяину квартиры. У обоих возникло желание выплеснуть наружу всё когда-то наболевшее, невысказанное и недосказанное по причине взаимонедопонимания противоборствующих сторон.

Опохмелились. Товарищ Сталин похвалил коньяк, а Гитлер – кильку. Правда, Варфоломей только пригубил спиртное: ему надо было идти на работу. Ещё какое-то время побыв в высокочтимом обществе, дав необходимые инструкции и наставления, он удалился, отправившись зарабатывать себе на хлеб насущный.

Покинутые на произвол судьбы, генералиссимус с фюрером сыграли вничью в шашки, в морской бой, составили Пакт о ненападении, поставили под ним свои подписи и скрепили их кровью. Похвалили Молотова с Риббентропом. Припомнили и обиды, нанесённые когда-то друг другу, но до взаимного рукоприкладства дело не дошло. Всё закончилось мировой, согласно Пакта. По этому поводу дербалызнули ещё по сто, накинули шинельки, натянули на головы форменные фуражки и вышли на улицу.

Обоих сразу же окружила непривычная обстановка. Люди, транспорт, здания, рекламные щиты. Всё это казалось из какого-то другого мира. Оба пожалели, что рядом нет охраны, так как на них стали обращать нездоровое внимание. Это выражалось в следовании за ними вереницы любопытствующих, забегавших вперёд, явно лебезивших и преданно заглядывавших им в глаза. Те, что посмелее пытались выяснить из какого театра оба актёра. Уж не подготовка ли всё это к киносъёмкам или какому-нибудь спектаклю?

– До чего ж, чертяки, правдоподобно играют! – неслось отовсюду. – А грим? Как прекрасно наложен грим. И тени правильно распределены, и каждая на своём месте. Что значит настоящее искусство!

Объяснять обывателям что к чему любимец всех народов с пресловутым и бесноватым фюрером посчитали ниже своего достоинства. Да и сами-то вожди вообще толком не знали и не догадывались откуда явились и куда попали.

– А фюрер-то на чисто баварском диалекте шпрехеет, хотя и австрияка, – тонко подметил какой-то проницательный товарищ справа.

– А генералиссимус! Чего только стоит его прищуренный взгляд на природу вещей? Ну чисто вылитый Иосиф Виссарионович: слова, жесты, мимика, – донеслось слева и по центру.

К полудню «явленцы» проголодались. Пришлось заглянуть в общепитовскую столовую. Обед им ничего не стоил. Весь вид полководцев, манера их поведения были в высшей степени натуральными, убедительными, не наигранными. Даже сама мысль о возможной наказуемости претила взыскивать со столующихся причитающуюся с них сумму. А умяли дорогие гости всё, за милую душу.

– Обед, товарищи, был хороший, – похвалил товарищ Сталин, раскуривая трубку. – Ничего не скажешь. Молодцы! Только вот в первое блюдо надо было побольше перцу с корицей, а в седло барашка добавить белого кахетинского.