Борис Хайкин - На перекрёстке ностальгий. Избранное

Немало дед пожил на свете,
Дружа с грибами и морошкой.
По-царски потчевал соседей
Капустой, хлебом и картошкой.

Слабел с преклонными годами,
Коней треножа по науке.
Навек слюбились с хомутами
Его мозолистые руки.

Самоотдаче на закланье
Любил он быть необходимым.
Крутил большие «тараканьи»
Усы, пропитанные дымом.

И сквозь узорное оконце
Дед ясным небом любовался.
Он проверял часы по Солнцу.
И никогда не ошибался.

Ни слова – о тебе, ни слова – о себе…
Пусть дактиль или ямб читателя морочат.
Но только – о волшбе, но только – о судьбе,
Где лакомая суть осталась между строчек.

Там юные слова стыдились естества,
Да образ или два вписались в постояльцы.
И обморочных снов осенняя листва,
Как вешняя вода, сочилась между пальцев.

Но времени метла пути не замела,
Открыла яркое – забытое когда-то.
Вернули мне назад кривые зеркала
Эфирный образ твой, увы, без адресата.

Опять, как жизнь назад, цветет и пахнет сад,
Но старый палисад объят оградой новой.
Скажи, зачем тогда кружится листопад
Из песен о любви, где о тебе – ни слова?!

Я выкрикнул имя – послышалось «Ольга».
От эха сережки слетели с ольхи.
Я выдохнул имя сердечное «Ольга»,
Где каждая буква просилась в стихи.

А ветер понес непонятное «олна»,
Что значило – «если», и «олно» – «когда».
Не раз принимались воздушные волны
Слабеющий звук умыкнуть в никуда.

И дочь родилась, долгожданна, пригожа.
Лишь холить, растить, доводить до ума.
Но некто изрек это мрачное – «омжа»,
Что значило – «гибель, забвение, тьма».

Я знать не хочу, что слова означают,
Но мышью летучей откликнусь на звук.
Прошу – отзовись, но не как величают,
А так, как сквозь ветер послышится вдруг.

Что надо – все при ней.
Счастливая – в отца.
Крутой излом бровей.
Глаза – на пол-лица.
И смерть с ее чела
Писала образа,
Но так и не смогла
Закрыть ее глаза.

Течет по дороге,
Натешившись всласть,
Под жаром эпохи
Размякшая власть.
Из донного ила,
Войдя в эпатаж,
Нечистая сила
Готовит реванш.
Кликушества улей —
Не жаль живота.
Расплющены пули
На лике Христа.
Из фавора вышли,
Ушли в тиражи —
Агония мысли,
Хоругви души.
Дележка и ссоры.
Мир сходит с ума.
Городим заборы
И рушим дома.
В агонии воли,
Не зная стыда,
Тамбовские волки
Идут в господа.
Шокируют вести,
Выводят «на бис»
Коррозию чести,
Порока стриптиз.
В почете – валюта,
А труд – не в цене.
«Железные» люди
Идут по стране.

Слиняли бодрые мотивы.
Замолкли флейта и гобой.
Мой выход, зритель терпеливый!
Стою, как есть, перед тобой.

Тебе служу своей игрою.
Как на духу, не утаю:
Я был и в той, и в этой роли,
Ни разу не сыграв свою.

И на твоих играя чувствах,
Был редко удовлетворен.
За соучастие в искусстве
К подмосткам был приговорен.

Хотя душа и не хотела,
Играл шута и подлеца
И сам живу на свете белом,
Забывши маску снять с лица.

А если зал меня не слушал,
Гремел полотнами дверей,
Непрошено вторгались в душу
Стальные иглы фонарей.

Я смог под выкрики с галерок
На роль раба себя обречь.
Презрев старания суфлера,
Не прерывал прямую речь.

Не избежать судьбы артиста,
И грим не смыть уже с лица.
Я был затоптан и освистан,
Но роль исполнил до конца.

И если брал не ту октаву,
Была душа моя черна.
Чередовались брань и «браво».
Но было слово выше славы.
Ведь сцена, как и жизнь, одна.

С понедельника жизнь по-иному начну.
Избежать постараюсь ошибки.
Всем прощу, кому должен, а клятвы – верну.
Разменяю тоску на улыбки.

В колыбели небесной расти до зари
Будет месяц под звездным салютом.
Словно листья, осыпятся календари,
Уплотняя часы до минуты.

С астрологией дружен, уйду от беды,
Если это начертано свыше.
Обязуюсь со вторника, или среды,
Отказаться от вредных привычек.

Основателен в деле и в помыслах тверд,
Я отвергну небесную манну.
После дождичка, верно, в ближайший четверг
Воплощу свои давние планы.

На исходе субботы, копаясь в саду,
Отложу я на завтра веселье.
Окрыленный, на грешную Землю сойду.
Это будет моим воскресеньем.

Неслась вперед себе на горе,
Явив ребяческий наив.
Душою всей стремилась к морю,
Но разбиралась на полив.

Уловом славилась немалым.
Тут были щука и карась.
Себя по капле раздавала
Всем, кто хотел, не мелочась.

Уже не день, еще не вечер.
Впадает речка в забытье.
И блики лунные, как свечи,
Отпели молодость ее.

Дождя дробины, розги ветра
Дубили шкуру берегов.
По капиллярам, незаметно,
Ушла в песок по капле кровь.

Ребята с устали, случится,
Примчатся, как в былые дни —
Ни окунуться, ни напиться,
Ну разве что смочить ступни.

Менять ей русло не пристало.
Дрейфует лодкой без весла.
Никто не чтил, когда бежала.
Все вспомнили – когда ушла.

Над страницей склонившись низко
И взлохматив копну прически,
Бьет по клавишам машинистка,
Словно гвозди вбивает в доски.

По плечу ей любое дело,
Непрестижно пусть, непочетно.
Не досталось ей клавиш белых.
Больше видела клавиш черных.

В серых буднях, не зная скуки,
Гнула спинушку неустанно.
Разучились печатать руки,
Управлявшие мощным краном.

На душе – непокой и стужа.
(Не обидел господь наукой).
Много весен одна, без мужа,
Поднимала детей и внуков.

Только прошлое не исправишь.
И жила она, как умела.
Яркий оттиск от черных клавиш
На судьбе отразился белой.

Военных дней дорогой длинной,
Горяч, неопытен и смел,
Дошел отец мой до Берлина,
А вот до дома – не сумел.

Шальные пули – мимо, мимо.
А в мирной жизни – спору нет —
Отец мой был неисправимым —
Он часто шел на красный свет.