Борис Хайкин - На перекрёстке ностальгий. Избранное

Удар – он падает все ниже.
Я не успел прийти на зов.
Но с той поры я ненавижу
Утробный скрежет тормозов.

Боюсь встречать знакомых стариков,
Постигших боль утраты и разлуки.
В глазах их видеть гнет тоски и муки
И делать вид, что с ними не знаком.

Полынь их слез, дрожанье слабых рук —
Партнера ждут для горьких откровений.
Что можешь ты? – лишь тему переменишь.
– Все обойдется, – выпалишь не вдруг.

Подать лекарство, чушь про жизнь нести,
Про то да се с энергией завидной.
Ты молод и здоров, а это стыдно
Пред немощью чужой в конце пути.

Что примерять наряд почтенных лет?!
Им нужно от тебя совсем немного:
Помочь им перейти через дорогу
Утрат, что одному не одолеть.

Ценю степной уют.
В один из теплых дней
Проснусь, когда поют
Петух и соловей.

Он непереводим —
Напева дух хмельной.
Кричит свое один.
На сто ладов – другой.

Навязчивый куплет
Подстрелит сердце влет.
Один перекричит.
Другой перепоет.

И ты поймешь в тоске —
Век быть собой самим.
Не споря о шестке,
Петь голосом своим.

Давай, Петух, споем
Негромко, но легко.
Пусть каждый – о своем,
Но оба – высоко.

Отпустить свою душу на волю
И промчаться по чистому полю,
Где надежды беспечно и зло
Ожидают заветной минуты —
Упорхнуть от тепла и уюта
И под ветер подставить крыло.

Под окном мирозданья не надо
Вам униженно петь серенады,
Слитки страсти менять на гроши.
Знать, предчувствие вас не обманет.
Полоснет в неоглядном тумане
Бритва света по горлу души.

Цель далеко, а звезды высоко
Наблюдают недремлющим оком;
Как кликуши, пророчат беду.
Лишь в отчаянно-гордом бессилье,
Подобрав опаленные крылья,
Как подранку, лететь на звезду.

Я в палате был разжалован в пилоты,
Где зарница даже в мыслях не видна.
Но испытывал на прочность самолеты,
Посылая их невесте из окна.

Я забрасывал любимую стихами,
Извиняясь за больничный антураж.
Ободрял меня сосед безногий, Ваня, —
Это, брат, поверь мне, – высший пилотаж.

А меня, – он говорил, – пора на мыло.
На себе поставил крест я с давних пор.
И подружка во дворе по Ване выла,
Приглашая на сердечный разговор.

Этот плач еще мне долго будет сниться.
Ни словечка не послышалось в ответ.
Уговаривала Ваню вся больница
Посочувствовать «соломенной вдове».

Не спалось нам на казенной, на постели.
Я пугал соседа каменным лицом.
Занедуживший до свадьбы за неделю,
Почитал себя последним подлецом.

Голубями прилетали с воли вести.
Я ответы стихотворные писал.
Мне лежать в палате тесной, а невесте
Отходную рассылать по адресам.

На свиданье невезучую позвать бы.
Мы с Ванюшей солидарны по вине.
Утешало лишь одно – на дату свадьбы
Кто-то тоже горько плакал обо мне.

Любовь преломим пополам,
Как хлеб. Едины мы с тобой.
Лишь только шарит по углам
Сторожкий месяц-домовой.

Огонь и лед – наедине.
Покой, не в счет – капели стук.
И муха бьется в западне
Сетей, что за ночь сплёл паук.

Поет сверчок: «Ничья, ничей».
И тщетно мгла зовет ко сну.
О, сколько сладостных ночей
Ваять из девочки жену!

Цветет сентябрь, как будто май.
И сном объят весь мир в тиши.
На свет зрачков лечу я в рай
Твоей непознанной души.

России дальний уголок.
Мороз скрипучий, не весна.
Утюжат лед подошвы ног
На речке «Тихая Сосна».

Мы здесь по случаю с женой.
Идем по городу, тихи.
У лунки с талою водой
Удачи жаждут рыбаки.

Тут площадь, танк и магазин
Ведут нас к цели прямиком.
Мы к дому дядюшки спешим.
С ним я с рожденья не знаком.

Я долго ждал такого дня,
Когда не к месту – тормоза.
И раз встречается родня,
Теплеют души и глаза.

И там, где мы впервой не врозь,
На нас повеяло теплом.
Хозяева и званый гость
Сошлись за праздничным столом.

С родней за рюмкой первача
Сучим беседы тихой нить.
Нашелся повод помолчать.
И есть о чем поговорить.

В своей квартире швец и жнец,
На людях боек и речист,
Мой дядя – вылитый отец.
На город – первый шахматист.

Доска разложена, и вот —
Турнир хозяев и гостей.
И мы ведем «войска» в поход,
Тяжелых спешив лошадей.

И я, захваченный игрой,
Гляжу – фигур редеет рать.
Я долго жертвовал родней.
Пора ей должное воздать.

Поддам, как в баньке, жару вам,
Родители честны!
Недаром зять пожаловал
На тещины блины.

Дымится чай, не водочка,
На праздничном столе.
Внучата здесь не водятся
В единственном числе.

И ласка, словно патока,
В компании большой.
Шалит «царевна» Катенька.
Не комом блин – старшой.

А младшенькая, Лизонька,
Разбойничьих кровей —
Пеленки понанизаны
На ребра батарей.

То дуют губки горюшко.
То радости полны.
Сияют, словно солнышко,
Горячие блины.

У семьи, с основания прочной,
Установка одна – на добро.
Та вода, как слеза, непорочна,
Коль ее освятит серебро.

Осиянные годы созвать бы,
Словно четки годичных колец.
И на месте серебряной свадьбы
Зашумит яркой хвоею лес.

Отыскрился весны хвост павлиний.
Красок лета уже не зови.
Пусть сегодня серебряный иней
Станет светочем нашей любви.

Не в яхте, не в карете
За клином журавлиным
Мы едем, едем, едем
В турне по рельсам длинным.

Былое поверяя
Соседу и соседке,
Мы время коротаем
В купе, как в тесной клетке.

Никак на жестком ложе
Сомкнуть не можем веки.
В серебряной пороше
Дорога в четверть века.

Где юность без достатка,
Извечный бег по кругу.
Нас ждут на полустанках
Наследники и внуки.

Казенные палаты
В убранстве ясно вижу.
Ты свадебное платье
Пошила не в Париже.