Николай Москвин - Узелок на память [Фельетоны]

На второй же день по прибытии в Москву Усман имел откровенный разговор с самим Петром Николаевичем. Ходок из Таджикистана был глубоко убежден, что П. Н. Холщевников, начальник управления комитета, в два счета решит мешковую проблему. Но Петр Николаевич только руками развел:

— Представьте себе, товарищ Саидов, в первый раз сталкиваюсь с этим видом тары.

— В-а-ай! — удивился Усман. — Сами продаете нам и не знаете?!

Холщевников порылся в столе, достал «Прейскурант», полистал и, почесав затылок, признался:

— Верно, продаем мы. Размер мешка, как указано в «Прейскуранте», — семьдесят на сто сантиметров… Цена тары — три сорок.

— Какой семьдесят на сто? Это приписка! Наш мешок сорок на восемьдесят! Вдвое меньше! А платим тоже три сорок. Выходит, нас обсчитывают?

— Если вас обсчитывают, значит, и нас! — спохватился Петр Николаевич и снял телефонную трубку. — Междугородная! Соедините меня с заместителем председателя совнархоза Евтеевым.

Беседа Холщевникова с Евтеевым была весьма содержательной.

— Да, — подтверждал заместитель председателя совнархоза. — Мешок выпускается малый, а цену заламывают, как за большой… Кто изменил стандарт, спрашиваете? Видимо, сам завод. Что?.. Нет, указаний свыше не было. Директор сам шьет, сам и порет… Почему он не принимает тару от колхозов? Да, наверно, ему невыгодно! Ведь на каждом новом мешке он имеет полтора целковых чистой прибыли.

Петр Николаевич положил трубку, еще раз заглянул в «Прейскурант» и утешил Саидова:

— Согласно этой книжице, мешки подлежат возврату. Теоретически принимать их должен бы директор завода. Но поди заставь его! Мы-то функциями контроля не наделены… А насчет объегоривания советую вам пожаловаться в Бюро цен.

— Салом алейкум! — обратился Усман к заместителю начальника подотдела Ю. Р. Мотылькову, человеку молодому и самоуверенному. — Вы утверждали цену на мешок? Почему ишака продаете за верблюда?! Мешок маленький, цена большая!

Юрий Романович окинул гостя холодным взглядом и наставительно сказал:

— У вас, товарищ, примитивное представление о стоимости товара. Чтобы понять, почему за мешок вы платите именно три сорок, надо знать политику цен! По-ли-ти-ку!

— Я знаю нашу государственную политику! — вскипел Саидов. — Она защищает интересы завода и интересы колхоза! Почему нарушаете стандарт? Почему не контролируете свою цену?!

— Мое дело, гражданин, установить цену, а контролировать должны другие органы! — разъяснил Мотыльков и счел беседу исчерпанной.

Так и уехал Саидов с пустым мешком.

Откровенно говоря, мы опасаемся, как бы он не исполнил своей угрозы. Чего доброго, разведет костер и начнет жечь мешки.

И без того на миллионы рублей добра пропадает! Жгут ящики, бьют стеклянную посуду, «не подлежащую возврату». Недоставало еще того, чтобы переводить в золу полноценную ткань и дефицитную резину, идущие на «рубашку» и подкладку мешка!

Всякое случается. И пустой мешок может ввести в грешок!

В аптеку на Трубной площади приковыляла бабка Феоктиста и подала провизору рецепт. Провизор поправил очки, пробежал наметанным оком неровные строчки и поперхнулся, словно ежа проглотил. Потом он высунулся в окошко, оглядел бабку с ног до головы и, заикаясь, проговорил:

— А в каком монастыре, раба божия, выписали тебе эту грамоту?

— Да ты что, сердешный, белладонны объелся? — обиделась старуха.

Провизор извинился:

— Простите, уважаемая, но прописанного вам лекарства приготовить не сможем. Фармацевтическая промышленность не производит тех компонентов, которые тут обозначены, а именно: святой воды, елея и щепок от гроба господня.

— Ой, голубчик ты мой! — запричитала бабка. — Склероз подвел грешную, не ту бумажку сунула. У меня в узелке еще две. На-ка, разберись, какая тут по твоей части.

— Очевидно, вот эта, — предположительно сказал провизор. — Со штампом и печатью ВТЭКа… Э-э, бабуся, опять не то!.. Экая галиматья на больничных бланках! Молитва Николе-чудотворцу об исцелении… Ну что ж, посмотрим третий рецепт… Пирамидон с кофеином… И подпись: врач Кукушкина… Это как же понимать, дорогая? Судя по почерку, и молитва принадлежит перу Кукушкиной?

— Ей, голубок мой, ей, Дарье Филипповне. Дай ей бог здоровьичка! До чего обходительная женщина! И ума палата. Говорит, второе пришествие грядет!.. Ты-то, батюшка, случайно не слыхал ничего насчет этого самого?

— Как не слыхать?! Слыхал! — с лукавинкой в глазах ответил провизор. — Отменяется, бабуся, второе пришествие. Так что не жди… Вот тебе лекарство… И накажи своей Дарье Филипповне, чтоб не беспокоилась: дескать, угрозы страшного суда не предвидится!

Бабка Феоктиста, довольная, вышла из аптеки. Довод провизора относительно второго пришествия устраивал ее больше, чем мрачные пророчества врача Кукушкиной. Старушка, хотя и прожила свой век, но не желала зла ближнему своему, да и самой ей не улыбалась перспектива гореть в геенне огненной.

Что же касается Дарьи Филипповны, то ей нечего было бояться преисподней. Она относила себя к лику святых и уже явственно видела над каштановым узлом своих волос этакое золотое колечко, именуемое нимбом.

Мы же, грешные, решили, поелику возможно, описать житие Дарьи Филипповны и тем самым восполнить пробел в апокрифической литературе. Основой нашего повествования служат не легенды и притчи, к каковым обычно прибегали монастырские биографы, а доподлинные факты.

Родилась Дарья Куранова не при царе Горохе, а после Октября. Но фанатичка мать посеяла в детской душе дочери семена религиозного дурмана. Едва у девочки прорезался голосок, она уже вставала на колени и подтягивала родителям псалмы. В школе Даша чуралась своих сверстниц, бежала от пионерского костра, словно черт от ладана. Стороной обходила и комсомол.

Быстрокрылой птицей пролетели школьные годы. Дарья Куранова получила аттестат зрелости и вознамерилась стать христовой невестой. Но на ее беду в тамбовских лесах не оказалось монастыря. Тогда она уложила в кованый сундучок иконку, повесила на шею ладанку и, помолясь, отбыла в Воронеж. Однако стала не монахиней, а студенткой медицинского института.

Дарья слушала лекции выдающихся медиков, читала Пирогова и Сеченова, Павлова и Мечникова, практиковалась в анатомическом музее и клиниках. Наука открывала перед нею сокровенные тайны природы человека. Но бес суеверия шептал ей на ухо: «И сотворил бог человека по образу и подобию своему… И был вечер и было утро: день шестый». Дарья закрывала учебник и принималась штудировать главы евангелия от Матфея.

Но вот сдан последний государственный экзамен. У выпускников радость и веселье. Молодые врачи получают дипломы и путевку в жизнь. Впереди у них широкое поле деятельности.