Николай Москвин - Узелок на память [Фельетоны]

— Истину глаголешь, мамаша! — подмигнув Спиридону, сказал криушанский бригадир Краснощеков. — Сейчас этого водяного мы выудим!

— Его только словом можно изгнать, сынок, — пояснила Семениха.

— Мы его и бреднем вытащим!.. А ну-ка, ребята, вооружайся палками, садись в лодки и давай, шуруй в камышах, мути воду, да шуми побольше! Ну, а мы, Спиридон Тихоныч, с бреднем навстречу пойдем, по краю заросли.

Закипела вода под ударами палок да весел, зашумел камыш на озере… Бредень что-то рвануло в сторону, повело назад…

— Живей, живей! — подбадривал Краснощеков.

Сильные руки парней ловко вымахнули бредень на траву.

— Акулу поймали! — закричали ребятишки.

В мотне извивались могучими телами и высоко подпрыгивали три громадные щуки с крокодильими пастями. За три захода рыбаки взяли дюжину озерных разбойниц с волчьим аппетитом.

— Эх, Спиридон, свет мой Тихоныч! — укоризненно покачал головой Краснощеков.

— Каюсь, дорогуша, обмишурился… И Пафнутий Иваныч, дай бог ему здоровьичка, помог… Человек грамотный!

— Мало им, прожорам, утят, ан и карпов всех слопали, — отозвалась Анюта.

— Карпиками-то вы их и откормили, — заметил Краснощеков.

Председатель колхоза хмуро покосился на бухгалтера и молвил:

— Да, Пафнутий Иваныч, сеяли пшеничку, а пожали плевел!.. Пассивный баланс с карпами получился.

— Пригласили бы вы, Кузьма Егорыч, специалиста, — заключил Краснощеков, — и был бы баланс активный… Посудите сами: кто же в одной отаре овец с волками пасет?!

Надоела Усману Саидову гостиница, как горькая редька. Соскучился по родному дому и вкусному плову. Третья неделя на исходе, а конца-края командировки не видно.

Вчера звонил председатель колхоза.

— Ты что там застрял, Усман? — спрашивает. — Почему не едешь в кишлак? Или дела не сделал?

Саидов недвусмысленно ответил председателю восточной поговоркой:

— Лепешку, нарисованную на стене, легко увидеть, да трудно съесть!

— Не узнаю тебя, дорогой! Я посылал в Москву не котенка, а льва!

Саидов и тут не полез в карман за словом:

— Лев, пытаясь достать луну, вывихнул ногу!

Хотя с языка Усмана и слетали шутки-прибаутки, на сердце у него было грустно. Даже сон не брал… Оделся и вышел побродить, глотнуть свежего воздуха. В тихом ночном переулке, неподалеку от гостиницы, увидел костер. Свернул на огонек.

— Пусть не сгорит у вас, добрые люди, ни шашлык, ни вертел! — приветствовал он собравшихся у костра.

— Милости прошу к нашему шалашу! — ответил человек в тулупе.

— Руки греем? — поинтересовался таджикский гость.

— Деньги жжем, — глухо проворчал тот же голос.

— Ай, нехорошо!.. Зачем обманываешь Усмана Саидова? Ящики жжешь, не деньги!

— Ящики тоже деньги!

— Тогда зачем жжешь, душа любезная? Зачем добро в пепел переводишь?

— Не солить же их впрок! Намаялись с ними, пропади они пропадом! Возле каждого магазина пирамиды из этих ящиков выросли. Тара, ничего не скажешь, отменная. Привезут в ней фрукты — яблочко к яблочку, лимончик к лимончику… А если помидорчик — то уж не помнется, яичко — не разобьется!.. Но вот опорожнился ящик — и никому он не нужен.

— Вай, вай! — схватился за голову Усман. — Ой, как нужен ящик в колхозе! Сад большой, яблок много, а тары мало!

— Эх, дорогой Усман, этот ящичек и в городе трижды пригодился бы, попади он в хозяйские руки! Из него и паркет можно делать и разные прочие деревянные предметы… А разве московским предприятиям тара не требуется? Но выходит все шиворот-навыворот: мы возле магазина костры разводим, а рядом, на заводском дворе, плотники такие же ящики мастерят. Правая рука не ведает, что делает левая!

— А у нас совсем наоборот. У нас левая не знает, что делает правая!.. И как я раньше не догадался — сам удивляюсь! Вернусь в кишлак — мешки жечь буду!

— Какие мешки? — насторожились москвичи.

— Хорошие мешки, дорогие, по три рубля сорок копеек штучка!

Может быть, сгоряча обмолвился Саидов, что будет мешки жечь, но другого выхода у него нет. Затоварился колхоз мягкой тарой. Склады трещат от пустых мешков. А в перспективе — новая партия.

Каждое лето в канун уборки колхоз закупает три тысячи мешков хлората магния. При машинной уборке хлопка без него в хозяйстве не обойтись. Чуть забелеет плантация, распылишь порошок с самолета — лист начинает жухнуть и опадать. Быстрее созревает хлопчатник, дружнее раскрываются коробочки. Вот тогда и пускай машину, собирай урожай!

— Хайр, друзья дорогие! До свидания, — поклонился Саидов ночным собеседникам. — От души сочувствую вам. Жалко жечь добро! Но что ваш ящик по сравнению с нашим мешком! Ящику цена — один лимон, а в нем везут сто лимонов. Мешок — совсем другое дело. В нем везут двадцать килограммов порошка, а стоит сколько мешок, столько и порошок. Порошок дешевый, мешок дорогой. Золотой мешок! Хайр, до свидания!

Почему возникла проблема пустого мешка? Неужели в артельном хозяйстве не находят ему применения? Оказывается, не находят. Эти мешки пригодны только для перевозки хлората магния, порошка ядовитого и стойкого. Поэтому использовать их по другой надобности никак нельзя.

А сработан мешок из доброго материала: «рубашка» полотняная, подкладка резиновая. Ему износа нет! Возить в нем не перевозить хлорат магния. Но ни одна контора, ни одна база обратно его не принимает. И каждый сезон саидовский колхоз выбрасывает на ветер десять тысяч целковых новенькими! А сколько денег вгоняют в эти дорогие «одноразовые» мешки хлопкоробы Таджикистана, Туркмении, Узбекистана?! Счету не поддается!

Туркменские дехкане написали коллективное письмо директору завода, который шьет мешок и делает порошок. Били ему челом: благодетель ты наш, прояви государственную мудрость, прикажи своему коммерческому заместителю принимать от нас пустую мешкотару вашего пошива, иначе дефицитный материал пропадает! Ответ директора был столь же прозрачен, как вода в арыке: всяк да распорядится пустым мешком по своему усмотрению.

Таджики учли горький опыт братьев-туркменов и не стали разводить бумажную волокиту. Они снарядили своего ходока в Москву, подобрали такого, который воробья продаст за соловья. Но и таджики просчитались: их «посол» уехал несолоно хлебавши.

Вернулся Саидов в родной кишлак, доложил о своих бесплодных похождениях председателю, а тот говорит:

— Перед собранием отчитываться будешь!

Вышел Усман на трибуну, приложил руку к сердцу и говорит:

— Снимайте Саидова с поста! Он не оправдал вашего доверия! Двадцать пять лет не подводил колхоз! А тут сел в галошу, пустой мешок не сумел сдать!

Зря пустился в самокритику Усман Саидов! Он сделал все, что мог. И даже более того: открыл кое-что новое.