Ермаков = Солдатские сказы = Витковская = 25.07

- Держи, дядя,- протянул он все это хозяйство Ефиму.

- Кому передать прикажете? - стрелил тот скороговорочкой.

- Сам распорядишься. Твое.

- Как то ись мое? - оторопел Ефим.

- На твои... га-гай... шкарботни выменял.

- На какие шкарботни?

- Ну, на сапоги, если не понимаешь. Старые твои валялись...

- Ты, значит, взял?.. Вон они где... Кому? Кто за них эти ситцы дает?

- Дают,- хитренько подмигнул Жора.- Американец тут один маклачит... Барахло всякое наше скупает. Переводчика даже с собой водит.

- А к чему бы они ему, мои сапоги?..- подивился Ефим.- Старье ведь?

- В музее будут их ставить,- охотно пояснил Жора.- Показывать, во что обувался русский солдат при Советской власти.

Ефим моментом разметал ситцы и заподносил сухонькие свои кулачки к Гагаеву носу:

- Что ты наделал, барання твоя папаха?!

- Там и сапоги-то...- испуганно забормотал Жора.- Раз строевым рубани, и шпилька высыпится...

- От дупло-голова! От Гагай кромешный! - налетал на него Ефим.

- Ну, не ругайся,- уклонялся от дядиных кулаков Жора.- Надо, так отоберу пойду. Чего зря тикстиль швырять.

- И отобери! Тикстиль - трыкотаж... Я сам с тобой пойду! Покажу, как чужими сапогами сделку сотворять!

Старшие возраста уговаривать его принялись:

- Не ходи ты, мужик, никуда не ходи! Два платка да на платье - этого и за новые не возьмешь.

- Не ваше, опять же, дело!-огрызнулся Ефим.- Веди! -толкнул он Гагая.

За ними любопытных несколько человек увязалось.

- Угоди вот ему,- жаловался дорогой Жора.- Так - нехорошо, эдак,- неславно.

- Угодничек, прах тебя! - ворчал Ефим.- Чего теперь говорить будешь своему мериканцу?

- Скажу...- отмахнулся Жора.- Только бы на месте их захватить. Им еще одни ребята сулились принести.

- Сапоги?

Ага. Сапоги, ремни, пилотки...

- Ишь, моду какую берут! - усмехнулся Ефим.

А они, союзнички, действительно слабинку такую имели. Один на моих глазах банный веник-опарыш - два взвода им перехлесталось - в свой сектор нес. Нашего ко­мандующего конь чуть куцый по той же причине не остался. Тому волосинку из хвоста вырви, другому... Куда уж потом они с этими памятками - перепродавали или зна­комым показывали - аллах их знает.

- Стоят! -обрадовался Жора.- Вон они!

Возле афишной тумбы раскуривали два дельца. В полной военной форме, при званьях и, видимо, с пропусками. Не таились. В ногах у них стоял желтый, как лихорадка, чемодан. На нем, тоскливо свесивши ушки, лежали запроданные Ефимовы сапоги.

- Але! - издали закричал Жора.- Кышмыш, понимаешь, получился! Сапоги-то я вам за простые загнал, а они, оказывается, кирзовые.

- В чьом деля? - строго посмотрел на него переводчик.

- А в том, что не олрайт вот дяде. Продешевил я вам по недогляду... Голимая кирза, а я за простые их...

- Что нушна... кырьзя...- завымучивал из себя второй союзник.- Что-о-о кырьзя?.. Что кырьзя?

- Что такое кирза, спрашиваешь?-заспешил ему на выручку Жора.- Соболя... га-гай... знаешь?

Союзник уставился на переводчика. Тот пояснил.

- О-о-о! Да, да,- заулыбался союзник.- Собол карош. Каро-ош! Каро-оо-ош!

Протягивает так-то, а сам глазами по ребятам шарится: не вынет ли кто из-за пазухи соболью шкурку.

- Соболь хорош, а кирза три раза его в цене преодоляет,- закивал Жора на Ефимовы сапоги.- Ценнейший зверь! На Северном Урале только водится да... га-гай... по диким степям Забайкалья еще.

Переводчик усмехнулся. Жора, как клещ, в эту усмешку:

- Не веришь? А ну, дай сапоги! Дай, дай!

Переводчик нехотя протянул. Гагай сошлепал дряхлыми голенищами и спросил:

- Видишь?

- Чьто тут видеть нушна?

- Голяшки видишь из чего?

- Ну... кирзовые.

- А я что говорю! Ценнейший зверь, хоть и голомехий! Мы из него одни голяшки шьем. А союзки, переда, запятки из простой уж кожи приходится. Мини­стерство... га-гай... не разрешает. Так что вот вам ваши тряпочки, вот нам наши кирзочки.

С этими словами он кинул на союзный чемодан платки с отрезом, а сапоги протянул Ефиму.

- Если бы не кирзовые, с дядиным бы удовольствием, - засмущался он перед союзниками. - И как я, размерси-мерси, недоглядел?

Других извинений от него не последовало. Развернулся и пошагал. За ним - дядя и остальные.

- Ох, и пес же ты, Егорка!-впервые со времен самозванного лейтенантства назвал его по имени Ефим.- Откуда что возьмет?! Прям струей валит. Ценнеющий... хе-хех... зверь! По диким степям Забайкалья... Ну, пес! Министерство ему не разрешает.

У ворот расположения встретил их злой и запыханный командир третьего отделения.

- Где ты блукаешь?-напустился он на Ефима.- Его в президиум выдвинули, а он... Живо! Замполит из-под земли тебя приказал достать.

Ну и с места в карьер потурил всех на митинг. Ефима персонально протолкал к столу президиума и легонечко козырнул замполиту: доставил, мол.

Начальник штаба зачитывал приказ: «...передать колхозу «Путь Ильича» два трактора, одну автомашину, восемь лошадей и излишки сбруи».

- Это какому же «Путю Ильича»? - спросил у отделенного Ефим.

Тот вместо ответа локтя ему в ребро. Замри, мол.

- Доверенность на получение тракторов, машины, лошадей и прочего,- зачитывал начальник штаба,- выдать рядовому нашего полка Клепкину Ефиму Григорьевичу.

У Ефима загорелось лицо.

«Татьяну Алексеевну Клепкину, Евдокию Васильевну Хрычкину...- ну, дальше там еще много фамилий шло,- командование награждает медалями «За победу над Германией». Младшие возраста зааплодировали, а старшие даже выкрики допустили:

- Показать Ефима Григорьича!

- Слово ему! Пусть скажет!..

Через полминуты Ефим стоял на трибуне. Был он красный, взъерошенный, в левой и правой держал по сапогу.

- Не мастер я...- повернулся он к замполиту.- Бумажку бы...

- А ты с голенищи читай!-хохотнули старшие возраста.

- Разве тока так? - встретился опять взглядом с замполитом Ефим. Тот прикивнул головой.

- Тогда ладно,- подмигнул Ефим полковому братству.- Тогда я вам с голенищи... хе-хех...

И он действительно расстелил перед собой один сапог.

Другой находился у него в руке и по ходу речи выполнял всякие упражнения.

- Чуть-чуть, братцы-дружина,- начал Ефим,- еще бы маленько и ушли бы мои сапоги сегодня за окиян. Мимо острова Буяна... Хе-хех... За ситец были проданы! Бегал я их репатрулировать, из плену то ись выручать. Почему и на митинг задержался. В музей! В музей будто бы их там поставить хотели!-звонко выкрикнул он и вскинул над головой сапог. Секунду прицеливался – достоин- нет он в музеях стоять - и продолжал: - Конечно, они, наши сапоги, победительные... С этой точки рассудить: пусть, мол, стоят. Оно вроде и гордо даже. Но и рисково! Не всю ихнюю славу поймут музеи, не всю зачтут. И без этого - пусть-ка они дома пока постоят.

Я тут кой-кому из сослуживцев намекал, что туповат местами был. Сейчас подробно на этом остановлюсь. Начну со вступления в законный брак... Венчался я в хромовых сапогах, товарищи! Хозяйский сынок раздобрился. Жали они ему, ну и... походи, говорит, в них, пока медовый сезон. В такой периуд, говорит, никаких музлей не почувствуешь. Для разноски дал. Отвел я свадьбу и переобулся во что бог послал. Не до хромовых было. Лошаденку надо было заводить, хозяйством сбиваться. Из батрацкой упряжки не вдруг-то разживешься.