Ермаков = Солдатские сказы = Витковская = 25.07

А мечта насчет хромовых-то была, постоянно была. Главно - перед женой мне было конфузно, ну, и перед ее родней... Венчался в хромовых, а живу в апостольских. Вексель выдал, сам в банкротах... А тут тестюшко еще губами жует.

Ну, все-таки одно время сбился я деньжонками. Заведу, думаю. А тут гостенек ко мне в избу. Секретарь партийной ячейки... О том-сем переговорили и к такому раз­говору подошли: «Надо, Ефим Григорьевич, на заем тебе подписаться. Заграничный капитал, говорит, помощи нам не дает и не даст, у государства казна недостаточная - на свой народ надежа. Самим надо! Тяжелую индустрею в первую голову поднимать надо. Надо, Ефим! Иначе - сомнут нас и стопчут. Ты, говорит, как бывший беднеющий деревенский пролетарий, сознательней других должен быть. Пример должен подать».

Я почему говорю, что туповат был?.. А потому, что целых три дня этот сознательный тошновал: «Сапоги или индустрея? Индустрея или сапоги?»

Секретарь ячейки еще не раз побывал. «Ты посмотри, как живем, говорит. Русские кони автомобиля боятся. Гвоздик за находку считается! А между тем миллиарды железа нетронутые лежат. Не с чем подступиться. А нам ведь не на плужок только. Оборону укреплять надо! Капитал в случае чего, знаешь, как на нас выспится. Танки нам надо, Ефим. Иропланы! Тут ситцами, говорит, не занавесишься».

Уйдет он, а мне ни на печи, ни под сараем места нет: на что решиться? Сапоги или танки? Одно мило, в думках прилелеяно, а другое - надо, говорят. Дошло - хоть на «орла-решку» мечи.

Окончательно сагитировала меня дочка. Букварь ей был куплен. Водит она по нему пальчиком и складывает тоненьким голоском: «Не-си-те, де-ти, сво-и ко-пей-ки. День-ги со-бе-рем и ку-пим за-ем». А, быть по сему! - решаю. - Раз уж в ребячьих букварях об этом, раз уж про копейки разговор, значит, действительно надо. Быть по сему! Остался я опять без сапог.

А там и пошло. На домны, на шахты, на электростанции... Так и не поглядела на меня моя Татьяна Алексеевна, каков я гусар мог быть в хромовых. В самодельных постолах прощеголял да вот в кирзовых.

А сейчас... А сейчас и головой вот, и душой, и сердцем... Если живой он, тот секретарь, подойду и низкий, низкий поклон отдам: «Спасибо тебе, друг,- скажу.- И за домны, и за танки. А особо за то, что пофорсить мне не дал». Шел бы я сейчас в хромовые разобутый, в рябенькие ситчики разнаряженный, а фашист нас таких для полного параду кнутиной бы перепоясывал да подвеселивал: «Эй-гей, славяне! Бороздой! Бороздой!» Именно так бы и получилось! И не для того только, чтобы я ему сотку вспахал, а и для того, чтобы я поскорее на этой сотке подох. Пространству бы ему освободил. Вот он от чего увел меня, секретарь нашей деревенской ячейки. Почему и ценные они мне, кирзовые мои победители! - вскинул опять дряхлый свой чеботок Ефим.- Почему и погодил я их в заграничные музеи отдавать. Не всю ихнюю кирзовую славу поймут там, не всю зачтут... Да еще, по своему обычаю, в насмешки пойдут. Русь, мол, фанера... куфайка... койка... балалайка... А там это ни к чему. Не шибко-то смешно мне перечитывать тот дочкин букварь, где чуть ни с первых страниц призывалось: «Не-си-те, де-ти, ко-пей-ки».

Я сапоги в индустрею вложил, рубашки лишней не износил, а она - медячки... конфетки свои туда несла. Ребячью радость отдавала. Пусть они, музеи, поймут спер­ва... Поймут - куда идем, через чего шагаем и чему жертвуем.

А посмеяться мы и сами... Сошлепаем голенищу об голенищу. «Вот он, наш ценный «зверь-кирза»! Оно и по-домашнему, и министерству загадано, и душе юморно. Ценнющий зверь... хе-хех... Забайкальских степей... хе- хех... Ефим еще раз взметнул сапожишки и собрался освободить трибуну.

- А поблагодарить-то! - зашикали на него старшие возраста.- За трактора-то!..

- Вот тебе и с голенищи...- испуганно забормотал Ефим.- Говорил - бумажку надо!

Командир полка между тем шептал что-то на ухо начальнику штаба. Через минуту тот попросил тишины и с расстановочкой сообщил:

- Чтоб могла увидеть Татьяна Алексеевна, какой гусар у нее Ефим Григорьевич, приказал командир полка... выдать ему со склада... пару хромовых сапог!

- Ура! - взревел не своим голосом Жора.- Урр-а-а-а! Качать дядю!

И полетел наш Ефим под немецкие небеса. С уханьем, с гиканьем, на дюжих размахах да повыше!

- Потрох...- задыхался он.- Потрохи, ребята, растеря-ю...- Вместе с ним взлетели - пара на ногах, пара в руках - четыре его кирзовых сапога. Далеконько эти сапоги было видно!

- ...Вот так-то, Аркадий Лукич! - повернулся Левушка к ветерану-соседушке.- Так-то вот люди про свои сапоги понимали. А теперь случай возьмем, Пауэрса это­го, с первого выстрела... Сверзяйся, архангел, отеребливать будем. Кто тут, думаешь, наводящим был? Она послужила. Кирза.

Левушка сошлепал себе по голенищу и продолжал:

- А насчет таблички ты говорил, так я тебе вот что доскажу.

Побывали мы как-то в замке у одного немецкого генерала. Генеральского, конечно, там и духу не осталось, а старичок, служащий его, не убежал. Любил картины и остался их оберегать. Он же нам и пояснения давал. Какие римские, какие голландские. Потом родовые портреты давай показывать. «Вот этот бывшему моему хозяину прадедом доводится - в таких-то сраженьях участвовал. Это - прапрадед - такому-то королю служил. Это - прапрапра...» Чуть ли не до двенадцатого колена генералов.

В другом зале пистолеты, сабли, каски - доспехи, одним словом, всякие по коврам развешаны. Там же, замечаю, громадный бычиный рог висит. Серебром изу­крашен, каменьями. Заинтересовал он меня. Что за трофей такой. Если Тараса Бульбы пороховница, то почему без крышки, если на охоте в него трубили,- почему мундштука нет, отверстия. Спрашиваю. Оказывается, что?

Один из прапрадедов у «русской» родни гостил. А родня в нашем мундире, в генеральском же звании, на Кавказе в то время служила. Ну, гулеванили, с князьями куначились. Куначился, куначился гостенек и допустил на одной пирушке недозволенную Кавказом шалость. Княжну ущемил или что... Ну, народ горячий! Развернулся один чертоломадзе да как оглоушит прапрадеда этим рогом. Стратегию-то и вышиб! Остальную жизнь потратил генерал на то, чтобы каким-либо способом данный рог у кавказского князя выкупить.

Видал, как родословную берегут? Даже чем их били, и то к семейным святыням приобщают! Так без футляра и весится... Вот и думается мне, Аркадий Лукич, что не будет большого греха, если я действительно оставлю «племю младому» поглядеть да пощупать, в какой обувке ихние прадеды по рейхстагу топтались. Остальное на бронзовой табличке можно вытравить. Подробности всякие. Мол, жил этот прадед в кирзовый век. И был он... чудной он человек был, между прочим. С бусорью чуток. Непостоянный, суматошливый!

Покует, покует - повоюет.

Ситцы латал, а на ремнях дырки прокалывал.