Ермаков = Солдатские сказы = Витковская = 25.07

- Птицыолог какая-то,- отозвался о теще.- Единственная дочь замуж рыскует, а у нее от дрозда душа иссякает. Не в шароварах ли он, тот дрозд, щеглует?..

Вот так и не стало холостяка Константинушки Гуселетова. Дом у деда просторный, свету в нем - с трех сторон горизонта. Да еще Ленушка! Наконец-то искренним русских духом запахло здесь. Полы чистые, занавески на окнах, половички появились, сапоги мужики начали в сенцах снимать. Что ни говори - бобыли жили. Самой-то живоструечки - рук, да глаза, да женской песенки- и недоставало жилью ихнему.

Начал Лука Северьянович приучать молодую невестку корову доить. Ленушка - с превеликим усердием. Даром что, кроме маминых певчих птиц, ни за кем не ухаживала. «Синенький скромный платочек» приспособилась под коровой петь. Корова разнежится, осоловеет, вымя расслабит, уши повянут, глаза истомленные сделаются - хоть поцелуй ее в эту минуту.

«А я, страмец, неудобьсказуемым на коровенку, страмец»,- любуется этой умильной картиной Лука Северьянович.

На летних каникулах поехала Ленушка собирать свою маму в Сибирь. Сама-то она, невестушка, по институтскому распределению здесь оказалась. Думалось - временно, а тут Костенька. Надо и мать к костру.

- Синенький скромный плато-о-о... Стой! В рога и копыта...- мучается в пригоне с коровой Лука Северьянович.- Привыкла под «лазаря». Я тебе не Сульженко!

Приходит однажды с удоем и, не процедив молока, не распутав цветастого Ленушкиного передника, затеивает такой разговор:

- Робею я, Костенькин. Как запредчуйствую, что вот-вот птицыолог у нас на пороге предстанет, как запредчуйствую - в животе захолонет. На шпиена груддю пойду, а тут пятый угол высматриваю.

- Наладится, дед! - бодрит его Костя.- Никто нас не съест!

- А Балакирь с Алабердыем? Ошшебечут на прах! Найдут, в каком боке печенка. Пустяковое и просмешливое, саркыстичецкое это занятие - птички-синички... Притчу в дом завезем, шутовство.

- На-ла-адитсяТ

Наступил безысходный тот трепетный день. Костя по телеграмме на станцию выехал, букетик цветов в школьном саду для встречи настриг, а Лука Северьянович как взобрался с утра на сеновал, как залег на душистую кладенку свежего сенца-подлесовничка, как затеял зевать - аж взвывает по-песьему, тоненько, аж ускулья в шарнирах хрустят.

После полудня дохнула у его родового крыльца синим дымом машина и возникнула из шоферской кабины высокая статная женщина с вольнодумным каким-то пером на соломенной шляпке.

- Ничо - фельфебель!- подлизнул пересохшие губы Лука Северьянович.

Чемоданов и узлов была самая малость, зато клеток со птицами...

- Пять... Шесть...- подсчитывал проволочные обустройства замаскированный домохозяин.- По трудодню на клюв?.. При нынешнем трудодне...

Из-под крыльца, из засады, вызвездила на беспечных пичуг душегубские очи свои троешерстная кошка Ма- нефа.

- Кончился твой суверьнитет,- посочувствовал кошке Лука Северьянович.

И началась в его доме веселая, звонкая жизнь.

На исходе же первого дня разыграл, распотешил Балакирев-дрозд местного участкового милиционера Митрия Козляева. Завидел за окном промелькнувшую его форму с околышем да как выдаст-повыдаст заполошную милицейскую трель свистка. Ровно на пятах у преступника он наседает, ровно весь остальной гарнизон на подмогу созывает.

Ворвался Козляев в неприбранный дом - лицом бел, пистолетко на взводе.

- Кто свистел?! - детективным взглядом обвел всех.

- Не вы первый, не вы первый,- заулыбалась навстречу ему приезжая гостьюшка.- Присядьте, пожалуйста, я вам кратенько объясню...

- Кто свистел, я вас спрашиваю?!-не колебнулся Козляев.- Откуда сигнал подавался?

- Он свистел,- указала сватьюшка на Балакирева.

- То ись - как? - помутился Козляев. - А свисток он где взял?

- Он не в свисток свистел, а талантом, имитация птичья... Понимаете?

Тут Балакирев зобнул воздуху да как даст опять эту классику.

- Де... Держите меня четверо! - поместился на табуретку Козляев.- Позвольте опомниться... За обнаженное оружие прошу извинения. Вот насекомый! - восхи­тился сраженный Балакиревым Козляев.

- Не вы первый впросак угадали,- опять улыбается Костина тещенька.- Прежний его владелец,- указывает на Балакирева,- напротив почти пешеходной дорожки жил. Постоянно там милиционеры дежурили. Беспрерывно свистки, задержания. А дрозды - они переимчивые, подражательные. Освоил вот, как изволили слы­шать, ваше коленце. Через это он мне и продан был. К прежнему-то владельцу и соседи двери выламывали, и милиция тоже врывалась. За бесценок избавился.

- И ворвешься! - подтвердил Козляев, с нескрываемым дружелюбием разглядывавший Балакирева. - У нас, в сельской местности, свистеть не принято. Руки обычным приемом заверну - весь и свисток.

Внедолге вынужден был Лука Северьянович курочек овдовить. Петух проголосный был, жизнелюбец. Орет по любой погоде.

Первым Алабердыев-скворец довольно явственно петушиную втору вымучил. За ним дрозд поперхнулся. Вроде осень бы, не певучее время, а у них потягота.

Софья Игнатьевна и голову мокрым полотенцем стянула.

- Неможется?-участливо спросил Лука Северьянович.

- Этот петух - семикаторжный!..

Пришлось зарубить.

Манефа, бедненькая, столько пинков опознала, что у нее даже на дикую пташку рефлекс начал в лапы вступать. От жуланчика опрометью, вскачь, неслась.

А Лука Северьянович, гроза диверсантов, чему ни подвергнут был? Чем только ни угождал! И муравьиные яйца на зиму томил, и сурепкино семя искал, и коноплю на задах шелушил. Одного лишь не мог обеспечить- добыть: затхлой, слежалой муки. Птичьи черви в ней, в затхлой, прекрасно разводятся.

- Таки годы были - жмых не залеживался,- оправдывал он перед сватьей свою невозможность.

- Кончился наш суверьнитет,- только кошке и всхлипнет.

По субботам баньку обычно топили. Северьяныч, сибирская кость, до вступления экстаза, до дичалого во пленья, до кликушества пару себе нагнетал. «Ого-го-го шеньки! Улю-лю-люлю-шеньки!!-веником себя истязает.- Дай-дай-дай-дай!!» Полчаса эти лешевы кличи из баньки ликуют. Кринку квасу потом опрокинет с истомы, причешется, струйка к струечке бороду набодрит и сияет погожим челдонским румянцем своим.

Смотрит, смотрит Софья Игнатьевна на него, дюжего, помладевшего, и не вытерпит вдруг - восхитится:

- Ну и гемоглобину у вас еще, Лука Северьянович!

- Кого? - не поймет тот мудреного слова.

- Красные кровяные тельца это, - с удовольствием сватьюшка объясняет.- Силы жизненные... в ребрах у нас вырабатываются. Поглядитесь-ка в зеркало - какой Стенька Разин оттуда выглядывает.

- Ничо себя чуйствую, - тронет ребра Лука Северьянович.

И пуще того его краска пронзит.

Смущался старик.

Еще то примечал: наладится у него Со сватьей согласие - тут и Костенька тещеньке мил да пригож. Разладится - жди-ка, Ленушка, маминых свежих попреков да слез.