Элизабет Джейн Говард - Смятение

– Должна заметить, что ты прямо вся сияешь, – сказала Лидия, когда Вилли подравнивала кончики длинных волос. – Мне всегда казалось, что взрослые все время проводят весело, но ведь ты не веселишься, да? Тебе не достается никакого веселья. По-моему, добрый характер – это недостаток. Мама! Ты знаешь, от той жуткой очень-очень старой губной помады, какой ты пользуешься, когда ходишь в театр, такой темно-красной в золотом тюбике, осталась всего четверть дюйма.

– Откуда тебе так много известно про мою помаду?

– Просто случайно ее видела. Однажды. Когда случайно оказалась у твоего туалетного столика. Вот. Я подумала, не дашь ли мне ее как бы взаймы ? Ты ею совсем не пользуешься, а Луиза сказала, что все равно этот цвет не подходит к твоей коже.

– Тебе-то она зачем понадобилась? – Даже замечание Луизы не могло испортить ей настроения.

– Поупражняться. То есть когда-нибудь, совсем скоро, в общем-то, я буду пользоваться всяким таким, и когда стану, то уж точно не захочу опозориться. Вот я просто и подумала, что смогу поупражняться, понимаешь, вечерами, когда никто не заметит.

«И что такого?» – подумала она. У детей тоже веселья немного: никаких праздников с фокусниками и печеньями или лондонских развлечений.

– Только ты должна делать это вечером, перед мытьем, – сказала мать.

– Совершенно точно обещаю . – Придется мыться чаще, чем хотелось бы, подумала дочь, но оно того стоит.

В конце концов настало утро четверга.

– Ты заслуживаешь удовольствия, – сказала Сибил, когда она заглянула к ней попрощаться. – Печально, что ты не пообедаешь с Хью, зато позавтракаешь с ним. И сможешь мне честно сказать, ухаживает ли за ним как следует миссис Каррутерс.

– И ни о чем не беспокойся, – дала совет Рейчел. – Получай удовольствие.

– И буду! – воскликнула она. Ей было радостно – совсем сама на себя привычную не похожа.

День был великолепный: светило солнце, в ясном небе висели игривые и белые облака, на задних двориках золотилась форзиция. Она села в поезд, на котором добирались до Лондона те, кто там работал. В вагоне было полно народу, все читали утренние газеты. «Принцесса Елизавета записывается на военную службу», – прочла она через чье-то плечо. А в мыслях свое: надо купить духи. Содержимое ее старого флакона превратилось во что-то темно-коричневое и пахло так, словно когда-то было духами. На Вилли было очень старое набивное платье, купленное у Гермионы еще до войны: почему-то ей всегда казалось, что, отправляясь покупать одежду, она непременно должна надеть что-то, прежде купленное в том же магазине. У нее не было пары приличных чулок, но она взяла с собой старые бежевые шелковые на случай, если не сможет приобрести новые. Бежевый подходит под что угодно, думала она с легким сомнением. В годы ее молодости светлые чулки всегда были в тон, и менять что-то, как выяснилось, было трудно. Ее мать постоянно твердила, как чрезвычайно распространены были изумительные оттенки, бывшие в моде до войны: бледнейший бежевый для молодых и светло-серый для пожилых. Гермиона носила чулки телесного цвета, но она была из тех, кто, какие чулки ни надень, хоть черные, все равно выглядит и очаровательно, и благородно. Она вспомнила (не в первый раз) о том случае, когда Дягилев сказал, похлопывая ее тростью по колену: « Pas mal, ma petite, pas mal » [10] «Недурно, малышка, недурно» ( фр. ). . Учитывая, что он считал колени самым уродливым в женской анатомии, это и в самом деле походило на похвалу. Только, конечно же, именно о коленях люди все говорили и говорили, а ее колени определенно не были хороши. Но Лоренцо, казалось, никогда не сводивший горящих глаз с ее лица, этого не замечал. Их отношения, радостно думала она (тогда), были в буквальном смысле более высокого полета.

Они с Гермионой совершенно замечательно провели время; единственное, что сдерживало, это количество купонов на одежду, имевшихся в ее распоряжении, хотя Гермиона и заметила между делом, что они смогут использовать возможности купонов несколько шире, чем это предусмотрено. «Разумеется, такое мы позволяем только своим любимым покупателям, не так ли, мисс Макдоналд?» И мисс Макдоналд, которая вряд ли когда испытывала нужду в купонах на одежду, поскольку, похоже, всегда (уже много лет) носила один и тот же сшитый наряд, состоявший из пиджака в мелкую полоску и юбки, угодливо улыбалась и говорила: «Конечно же, мы так и поступаем, леди Небуорт». Она перемерила множество вещей, наверное, больше десятка, зато некоторые примеряла по два раза, вот и казалось, что десятки. Гермиона, наверное, догадывалась, насколько изголодалась ее подруга-покупательница по новой одежде, а потому подзадоривала ее, даже зная, что на самом деле вещи не подойдут. «Я должна быть разумной!» – твердила себе Вилли, поглаживая заманчивейшую синюю блузку из шифона, заканчивавшуюся у шеи свободным бантом.

– Что ж, дорогая, был бы у вас форменный морской костюм, а он вам, сказать правду, необходим, поскольку вы в нем были бы обворожительны, вы могли бы приобрести и эту блузку, которую не снимали бы все лето, и где-то у нас (найдите, пожалуйста, мисс Макдоналд!) есть рубашка из акульей кожи, на мужской манер, с запонками, которую вы могли бы носить с этим костюмом осенью. А уж после этого – любой старый кашемир…

Она купила костюм. И платье из крепа какого-то грибного цвета, отделанное скучной оранжевой бархатной лентой, с накладными плечиками и рукавом пелеринкой. Купила и блузку, и рубашку, и, наконец, летний пиджак или короткое пальто из мягкой ткани серебристого цвета, не отливавшей ни голубым, ни серым. Кроме того, Гермиона подарила ей пару чулок, похожих на тонкую паутину; из нейлона, пояснила она, ей из Америки прислали. «Американцы поразительно щедры: буквально завалили меня ими», – сказала она. И была в высшей степени любезна, показав, как эти чулки надевать, что стало хорошим подспорьем: они были до того тонки, что Вилли всякий раз казалось, что петля спустится, едва она притронется к ним. «Надо вывернуть низ чулка наизнанку, вот так, и, что бы вы ни делали, когда надеваете чулки, садитесь. Они просто чудо и служат дольше наших. Я никогда не понимала патриотизма голых ног – особенно при нынешних ужасных правилах на длину юбок».

Утро стоило ей сорок четыре фунта (цены на одежду у Гермионы всегда указывались в гинеях), но при этом душой владела некая приподнятость, а вовсе не отчаянность мотовства. «Мисс Макдоналд упакует все для вас, пока мы будем обедать».

Обедали в ресторанчике, который Гермиона называла своим резервом. Ее там, по-видимому, очень хорошо знали, их сразу же бросились обслуживать. «Не тратьте время на меню, – сказала Гермиона. – Без него нас накормят куда вкуснее».