Элизабет Джейн Говард - Смятение

– Положим, могло быть. Только в этом случае я бы их не видела.

Повисла пауза.

– Дорогая, я чувствую себя совершенно никчемным. Чертовски жуткая ситуация. Я должен заботиться о тебе, а я не могу.

У нее разом отлегло от сердца.

– Знаю, что не можешь. Я это понимаю.

Его лицо прояснилось.

– Знаю, что понимаешь. Ты изумительный человек. – И он в сотый раз принялся рассказывать, как нет у него никакой возможности оставить Вилли, но тут, по счастью, подошел официант со счетом, и он отвлекся, чтобы расплатиться, а она отправилась на поиски дамской комнаты. Подправляя лицо (выглядела она и в самом деле не лучшим образом, утром переусердствовала с косметикой), чувствовала, как душу туманом обволакивает жалость к себе самой. Им некуда пойти, нет места, где они могли бы тихо провести время до отхода ее поезда. Полученное утром на Брук-стрит разрешение (ее оправдание перед Айлой за побег в Лондон) казалось натянутым и искусственным и совсем не обещало никакого успеха, спину ломило от неудобного стула, от ее лучших туфель распухли ноги. Мысль о том, что, когда придет время, в роддом ее повезет местный таксист, а она даже не сможет сообщить Эдварду новость, а потом будет приходить Айла и раз за разом талдычить, как похоже дитя на Ангуса и вообще на все семейство Макинтош, наполняла ее чем-то вроде раздражающего отчаяния.

И эта жуткая неопределенность, что делать дальше, где жить, как подыскать дом: у нее почти восемь месяцев, а придется всем этим заниматься. Кажется, это чересчур. Она в осаде осмотрительности, одиночества и лжи… Так не годится. Она не должна сдаваться. Она решила быть уверенной и жизнерадостной, лишь слегка беспомощной в практических делах. В последний раз укоризненно провела по носу пуховкой и вернулась в зал.

– Я подумала, – бодро сообщила она, – что мне лучше всего подыскать квартиру в Лондоне. Или, возможно, даже небольшой домик. Не совсем понимаю, как к этому подступиться, но уверена, что это станет выходом. Где, по-твоему, мне следует поискать?

Они не без живости обсуждали это, пока он вез ее на Виго-стрит, затем остановился возле ювелирной лавки « Харви и Гор» и повел ее покупать подарок.

– Аметисты, – объявил он. – Уверен, мистер Грин, вы сможете подыскать нам прелестные аметисты. – И мистер Грин, по мнению которого единственным недостатком мистера Казалета было отсутствие титула, потер руки и выставил массу видавших виды кожаных футляров, внутри которых на потертом бархате лежали различные броши, кулоны, ожерелья и браслеты с аметистами, оправленными в золото, иногда с жемчужинами или бриллиантами, а одно, которое особенно понравилось Эдварду, – с маленькими фрагментами бирюзы. – Примерь его, – попросил он.

Ожерелье ей не хотелось: где, скажите на милость, ей его носить? – но она расстегнула пальто и ворот блузки и открыла шею, которая так удачно и так унизительно оказалась слишком широка для ожерелья. Мистер Грин пообещал, что цепь можно надставить сзади, сделать ее длиннее, но Эдвард сказал: нет, поищите что-нибудь еще. А вот что она хотела, это кольцо, но чувствовала, что просить его не надо. Вдруг припомнилось, как Эдвард вез ее с Лэнсдаун-роуд и швырнул ей на колени шкатулку с драгоценностями Вилли, они высыпались, и ее укололи ревность и горечь. На минуту в голову даже пришла вовсе сумасшедшая мысль: а нет ли целой связки женщин, у которых от него дети… и не привык ли совершенно елейный мистер Грин к его визитам с разными спутницами?..

– Дорогая, взгляни! Как тебе это?

Это было колье из подобранных по размеру овальных камней, оправленных в золото, тяжелое, простое и прекрасное. Она села, колье застегнулось на ней, оно было восхитительно; он спросил, понравилось ли ей, и она согласно кивнула: понравилось.

– Если мадам не до конца уверена… – Многолетний опыт подсказывал мистеру Грину, что дамы, случается, покупают вещи, которые им не нравятся или не нужны, или покупают одно, хотя с куда большей радостью приобрели бы что-то другое.

– Единственно только, не знаю, когда я буду его носить.

Он ответил просто:

– Чепуха, дорогая, разумеется, ты будешь его носить. – И когда мистер Грин отошел упаковать покупку, Эдвард склонился к ней и прошептал: – Ты можешь носить его в постели со мной, – а его усы щекотнули ей ухо.

– Что ж, оно наверняка будет роскошно выглядеть рядом с уставной ночной сорочкой, – выдавила она из себя.

– Дорогая, ты не носишь уставных ночных сорочек!

– Нет, но скоро придется. Правительство уже издало распоряжение об отсутствии вышивок на нижнем белье.

– Вот мерзавцы. Видимо, нам лучше купить его, пока оно не исчезло из магазинов.

– На белье нужны купоны, дорогой, а их на всех не хватает.

Эдвард подписал чек, и мистер Грин возвратился с тщательно упакованным белым пакетом.

– Надеюсь, мадам, вам доставит большое удовольствие носить это, – сказал он.

Когда они вышли из магазина, она поблагодарила:

– Дорогой, огромное спасибо тебе. Изумительный подарок.

Они ехали по Бонд-стрит к Пикадилли мимо разбомбленной церкви, вокруг заколоченной досками статуи Эроса и по Хаймаркет. На всех щитах значилась главная новость: «Мальта получает Георгиевский крест!» [9] В течение 1941 года немецкие и итальянские войска после многочисленных бомбардировок и артобстрелов пытались штурмовать остров Мальта, но безрезультатно. 15 апреля 1942 года король Георг VI наградил народ Мальты Георгиевским крестом за героизм. Окна нижних этажей зданий вокруг Трафальгарской площади были обложены мешками с песком. Около вокзала Чаринг-Кросс медленно вышагивал какой-то старик с плакатом на спине: «Конец света близок». Скворцы то и дело тучами закрывали небо. Договорились, что она приедет на следующей неделе, он поведет ее пообедать и поможет подыскать квартиру.

– Дорогая, сожалею, что не смогу сам принять тебя. Увы, Хью привык по пятницам ездить со мной… ты же понимаешь.

– Ничего страшного, дорогой. Разумеется, я по-нимаю.

Она понимала, но это не мешало ей заботиться о себе самой.

– Ты самая понимающая женщина в мире, – сказал он, помогая подняться в вагон и вручая купленную для нее газету. – Боюсь, «Сельской жизни» уже не было.

– Неважно. Почитаю все про то, как Мальта получила Георгиевский крест.

Он склонился, поцеловал ее, а потом, выпрямившись, принялся шарить в кармане.

– Едва не забыл. – И положил ей на колени три монеты по полкроны.

– Дорогой! Это еще зачем?

– Тебе на такси, я не смогу отвезти тебя домой.

– Это слишком много. И пяти шиллингов хватит.

– Третья – это медаль Эдварда за храбрость, – улыбнулся он. – За то, что вынесла этот и вправду ужасный обед… и вообще все. Должен лететь, уже к Хью опаздываю.