Мариам Ибрагимова - Мой дядя Пир-Будаг

Спать не хотелось, и мне почему-то стало грустно и немного страшно в пустынном поле. Да еще рядом с «Убежищем шайтанов». Вспоминая дом, дедушкину шубу и Коран под его подушкой, я сожалела, что не послушалась бабушку и пришла на это неудачливое поле на ночь глядя.

Через некоторое время из-под тучи выглянула луна, стало светлее. Вскоре бабушка захрапела, вслед за ней засопел и дядя Пир-Будаг. Я не спала, и Китмир тоже не спал. Устроившись у входа в шатер, положив голову на вытянутые лапы, он, наверное, думал о чем-то своем, как будто чувствовал или понимал, что я боюсь и нужно таким образом преградить путь «нечистым» силам, если они ночью выйдут из своих убежищ. Тогда у нас верили в существование чертей, домовых и всяких духов.

Когда я проснулась, ярко светило солнце. Бабушки не было. Дядя Пир-Будаг сидел у входа в шатер и ел толокно с сыром. Китмир лежал напротив и пристально смотрел, как он жует.

– Где бабушка? – спросила я, выходя из шатра.

– Ушла домой.

– Зачем?

– Как зачем, есть что будем? Надо же сготовить, принести.

Я села рядом с дядей. Он продолжал жевать, не обращая внимания ни на меня, ни на Китмира. Мне стало жаль пса. Я взяла немного толокна и насыпала перед Китмиром. Дядя Пир-Будаг, щелкнув меня по лбу, воскликнул:

– Ты что делаешь?

– Собака тоже хочет есть, – ответила я.

– Если голодный, пусть ловит сусликов или мышей и ест.

– Он же не кот, каких сусликов?

– А таких сереньких, как мыши или крысы.

– А где они живут?

– Здесь, в земляных норах.

– И мыши тоже?

– И мыши тоже.

Я очень боялась мышей и поэтому спросила:

– Суслики тоже кусаются, как мыши?

– Таких, как ты, сожрать могут.

– А разве собаки их едят? – дрожащим голосом спросила я.

– Едят, если голодны.

Дядя Пир-Будаг имел привычку пугать меня, рассказывая страшные вещи. Когда я жаловалась бабушке или дедушке, он успокаивал меня, говоря:

– Не верь ему и не бойся, этот прохвост умеет приврать.

Я, конечно, не поверила, что зверек такой величины, как мышь, может сожрать меня, но укусить, конечно, мог. Глядя на дядю, с жадностью уплетавшего содержимое узелка, я сказала:

– Оставь мне, я тоже хочу кушать…

– А ты мне оставляешь, когда дед дает тебе что-то?

Я надула губы и отодвинулась в сторону.

Наверное, ему стало стыдно, и он пододвинул ко мне то, что оставалось в узелке. Я съела остатки, еще раз кинув жмень Китмиру.

Дядя Пир-Будаг пошел в сторону скал и долго не возвращался. Потом пришел, вытащил из шатра свою овчинную шубу, расстелил на траве, лег, заложив руки за голову, и приказал мне:

– Пойди вырви несколько морковок, может, поспела.

Я побежала, вырвала стебельки, которые казались побольше. Но корешки их были похожи на нитки из грубой шерсти.

– Вот, еще не выросла, – сказала я, показав их дяде, и выбросила.

– Что-то мать не идет, – заметил Пир-Будаг, поднимаясь.

Я посмотрела в ту сторону, где за горой скрывался наш аул. Дядя Пир-Будаг предложил:

– Давай поиграем в камешки.

– Давай, – согласилась я, вытряхивая из кармана кругленькие беленькие речные камешки.

Дядя Пир-Будаг вырыл перочинным ножичком ямочку, отсчитал пять шагов, прочертил черту, и мы стали кидать. Камешки дяди Пир-Будага все попадали в цель, а мои рассыпались по краям. Таким образом, он выиграл у меня все камешки. Тогда я спросила:

– Пойти вниз насобирать еще?

– Иди, – сказал он.

Я позвала Китмира, и мы бегом побежали вниз, к реке. Когда я, набрав полный подол камешков величиной с крупный горох, поднялась вверх, дядя Пир-Будаг сказал:

– Надо сбегать домой, узнать, почему мама не идет.

– А я?

– А ты останешься здесь караулить поле.

– Не останусь одна, боюсь.

– Кого боишься? Кому ты нужна? С тобой останется Китмир.

– Все равно боюсь!

– Не будь трусихой, никто вас не тронет. Наоборот, если кто-нибудь увидит тебя с собакой, сразу испугается.

Он зашагал по тропе, потом, обернувшись, сказал:

– Залезай в шатер и там жди нас, сторожить будет Китмир.

Я вошла в шатер, легла на шубу, скучающим взглядом окинула старое полотнище шатра и еще раз пожалела о том, что пришла на это поле. Лежала я долго, о чем-то думая, и незаметно уснула.

Сколько спала, не знаю, но когда я проснулась, подумала, что наступило утро. Вышла из шатра. Ни бабушки, ни Пир-Будага, один Китмир лежит и скучающими глазами смотрит на меня. Солнце спряталось за гору. Сладко зевнув, я потянулась и почувствовала, что мне куда-то надо сходить.

Продолжая тереть сонные полузакрытые глаза, я пошла в сторону скал, куда ходили бабушка и Пир-Будаг. Вдруг оступилась и почувствовала, что скольжу куда-то вниз, потом ноги уперлись во что-то твердое.

Только теперь я окончательно проснулась и с ужасом увидела, что стою над мрачной бездной, случайно удержавшись на плоском, скалистом уступе.

Охваченная страхом, я закричала с такой силой, что, казалось, содрогнулись мрачные скалы, а звонкое эхо разнесло мой крик по окрестным горам и долинам. Дрожа всем телом, я прижалась спиной к холодному граниту и голосом, полным ужаса и отчаяния, продолжала кричать.

Полоска темно-синего предвечернего неба, на котором мерцала одинокая звездочка, казалась спокойной, и вокруг царило безмолвие. Холодная дрожь пробежала по рукам, спине, ногам. Глянув в мрачную бездну, я еще раз крикнула и почувствовала, как крик оборвался хрипом.

Напряжение сменилось слабостью, стали подкашиваться ноги, на лице появился холодный пот, который струился по шее. Я присела на корточки, положила голову на камни, сжалась вся в комок, закрыв глаза, боясь шелохнуться.

Через некоторое время, немного придя в себя, я подняла голову, открыла глаза. Теперь узкая полоска неба потемнела и к одной прибавились еще несколько далеких звезд. Я попыталась крикнуть, напрягая все силы, но голоса не было.

Меня вновь сковал страх. Я закрыла глаза, из которых струились слезы. Ощущая сильную боль в застывших согнутых коленях, я не выдержала, села, с безразличием обреченной свесив ноги над бездной.

Одна мысль ужаснее другой лезли в голову. Дрожащие пальцы что-то искали, ощупывая уступы скал. И казалось мне, что вот-вот послышится легкий шум и появится рой злых духов, которые поднимутся из преисподней в эти каменные теснины, такие же мрачные и холодные, как их подземное царство.

С суеверным страхом, зажмурив глаза, я боялась пошевелиться, чтобы не полететь туда, где меня не отыщут не только люди, но и голодные орлы, гнездящиеся на вершинах этих вздыбленных гранитных громад.

Та страшная ночь тянулась, как кошмарная вечность, в полузабытьи, в полусознании. Порой меня охватывало отчаяние и хотелось, чтобы наступил конец, и лишь сила инстинкта самосохранения, наверное, удерживала меня от рокового рывка вниз.