Array Сборник - Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология

– Ну!

– Велярская.

Тарк высоко поднял брови.

– Велярская, Велярская. Позвольте.

Он вытащил из портфеля стопку бумаг.

– Конечно. Так и есть.

– Что такое?

– Велярский – наш контрагент. Один из владельцев конторы «Производитель». Это, должно быть, его жена.

Тарк заходил по комнате.

– Это может очень печально кончиться.

Соня повернулась к нему.

– Я забыла сказать. К нему последнее время часто ходит какой-то Стрепетов. Спекулянт явный.

Тарк близко подошел к Соне.

– Необходимо последить за Сандаровым. Он может здорово влететь. Держите меня в курсе дела.

Соня молча кивнула головой.

Когда она ушла, Тарк покрутил головой и взялся за телефонную трубку.

– Николай! Это ты? Приходи сейчас ко мне в бюро. Я расскажу тебе пикантную историю.

Велярская лежала на кушетке и читала.

Вошел муж. Поцеловал ручку.

– Я сегодня ужасно разозлилась на твоего Стрепетова. Нахальный мальчишка и дурак.

– Что случилось?

– У вас, видите ли, какие-то дела в Главстрое, а я очень нравлюсь какому-то Сандарову, который в Главстрое. И вот я должна познакомиться с этим Сандаровым, что это очень важно для тебя, но и мне будет приятно, потому что Сандаров очень интересный.

– Какая ерунда!

– Я на него накричала. Сказала, что он мерзавец, и выгнала вон.

– Правильно.

– Прошу тебя к нам его больше не звать. Еще не хватало, чтобы я впутывалась в ваши дела.

– Да я его не уполномачивал с тобой об этом разговаривать.

– Я уже не знаю, кто кого уполномачивал, но мне это в высшей степени противно.

– Ну, ну! Не так страшно. Никто тебя не неволит. Но если бы было необходимо, ты, думаю, не отказалась бы сделать это для меня.

Вошла горничная.

– Барыня, вас к телефону.

– Кто?

– Не говорят.

– А какой голос, мужской или женский?

– Мужской.

– Слушаю.

– Это Нина Георгиевна Велярская?

– Да. Кто говорит?

– С вами говорит некто Тумин. Вы меня не знаете. Я привез вам привет от вашего знакомого Пономарева.

– Как? Он жив?

– Нет, умер полгода назад от тифа. Разрешите мне зайти, я вам все расскажу.

– Пожалуйста! Буду очень рада.

– Когда прикажете?

– Заходите завтра, часа в три.

– Слушаюсь.

– Адрес вы знаете?

– Знаю.

– Значит, жду вас.

– Непременно.

Муж сидел на кушетке. Перелистывал книжку.

– Кто это звонил?

– От портнихи.

И поцеловала мужа в лоб.

Перед заседанием бюро Тарк отозвал в сторону нескольких партийцев.

– Я вот насчет чего. Сегодня нам надо наметить кандидата на партконференцию. Был разговор о Сандарове. Так?

– Да.

– Я считаю его неподходящим.

– Почему?

– Я всегда говорил, что он неустойчив, а теперь я в этом убедился.

– Говори ясней.

– Он задается; считаться с ячейкой перестал, разводит оппозицию, наводит критику. Интеллигент.

– Брось, Сандаров – испытанный партийный работник. Ему позволительно.

– Все так. Но есть в нем буржуазный душок, интеллигентский. Безусловно есть.

– Э, ерунду ты говоришь.

– Нет, не ерунду. И вот доказательства: он спутался сейчас со спекулянтской бабой.

Партийцы разинули рты.

– Врешь!

– Мало того, с женой одного из наших контрагентов.

– Фу, черт возьми.

– То-то и есть. Забросил дела. Шляется с каким-то шпингалетом по кабакам. И все такое.

– Откуда ты все это знаешь?

– Будьте покойны. Мне его жена говорила, Бауэр.

Партийцы покрутили головами.

– Нехорошо.

– То-то и есть: баба, вино. Не хватает еще карт.

– Ты бы с ним поговорил по-товарищески.

– Уполномочьте – поговорю.

– Ладно. Уполномочим.

Пробили часы.

– Товарищи! Пора начинать. Почти все в сборе. Ждать не будем.

Через два с половиной часа секретарша диктовала машинистке.

– Пункт третий. О кандидате на партконференцию. Постановили. Наметить т. Тарк. Единогласно.

Ровно в три часа горничная доложила Велярской, что ее спрашивает Тумин.

Вошел хорошо одетый молодой человек. Поклонился и поцеловал протянутую ручку.

– Садитесь и рассказывайте.

– Рассказывать, собственно, нечего. Я познакомился с Пономаревым на фронте. Он мне много говорил о вас. Потом заболел тифом и умер. Просил, если я поеду в Москву, непременно зайти к вам и передать, что любит вас по-прежнему. Вот и все.

– Бедный Пономарев! Мне его очень жаль. Скажите, а что он вам про меня говорил?

– Что вы замечательная женщина, что у вас удивительные глаза и руки, что вы какая-то необыкновенно живая, настоящая, что если я вас увижу, то непременно влюблюсь.

Велярская засмеялась.

– Скажите пожалуйста. Ну, и как вам кажется, он прав?

– Пока прав. Глаза и руки у вас удивительные. Об остальном не берусь судить по первому впечатлению.

– А насчет того, что вы в меня влюбитесь?

Тумин улыбнулся.

– Не исключена возможность.

– Мерси. Вы очень любезны.

Велярская подошла к зеркалу и поправила волосы. Тумин пристально оглядел ее всю с головы до ног.

– Не смотрите на меня так. А то я волнуюсь, как на экзамене, и очень боюсь провалиться.

– Не бойтесь. В крайнем случае вы, надеюсь, не откажетесь от переэкзаменовки.

Велярская расхохоталась.

Тумин встал и подошел ближе.

– Кроме шуток, Нина Георгиевна. У меня к вам серьезная просьба. Я человек грубый, пролетарий. Ничего не знаю, ничего не видел. У вас тут культура, искусство, театры. Введите меня в курс всех этих прелестей. Займитесь культурно-просветительной работой.

Велярская хохотала до слез.

– А вы можете арапа заправить! Пустяки – пролетарий! Если бы такие были все пролетарии, от коммунизма давно бы ничего не осталось.

– Ошибаетесь, Нина Георгиевна. Жестоко ошибаетесь. Я пролетарий, коммунист. По убеждениям, по образу жизни, по работе я самый настоящий коммунист. Вы думаете, если я хорошо одет, брит и причесан, я уже не могу быть пролетарием. Ужаснейший предрассудок! Пролетарий обязательно должен быть шикарен, потому что он теперь завоеватель мира, а вовсе не нищий, которому, как говорится, «кроме цепей терять нечего».

– А вы в партии?

– Это не важно. Допустим, что я в партии не состою. Разве я от этого перестаю быть коммунистом?

– Я с вами не спорю.

– Для партии требуются не просто коммунисты, а партийные работники. Дисциплинированные. Один в один. Без всякой отсебятины, как в армии. А я был бы белой вороной. Это плохо. Теперь я белая ворона среди беспартийных, и это хорошо.

Он вдруг осекся.

– Впрочем, извиняюсь. Вам это, должно быть, совершенно неинтересно.

– Напротив. Очень интересно. Я только не пойму: как это коммунист может быть не нужен коммунистической партии?

– Почему не нужен? Очень нужен. Но не как член партии. Не все же коммунисты делают партийную работу. Больше. Можно быть прекрасным партийным работником и очень плохим коммунистом.