Соро Кет - Русалочка должна умереть

– Да твою мать! – Себастьян вскочил, едва сдержавшись, чтоб не пнуть стол. – И это больное дерьмо ты скормил Филиппу?! Ты это ему сказал?! – его трясло. Еще момент, Себастьян сгреб бы Маркуса за рубашку и сделал то, о чем все эти годы только мечтал – проехался кулаком по его надменной физиономии. – Ты знаешь, как он относится к Ральфу. Знаешь, как он его ценит, знаешь, как он всегда ревновал к нему Джессику! Какого черта ты его накрутил?

– Я говорю не о Ральфе!

– О Фердинанде?

– Не смеши мои кисточки. Я говорю о тебе самом.

– Маркус, я знал бы, если бы спал с ней. Я пока еще немного соображаю.

– Выслушай до конца! – резко повторил Маркус. – Верена с детства была со странностями, и я как все мы, не принимал ее флирт всерьез. Если Марита не возражает, что ты целуешь подружку сына, то мне тем более все равно. Но когда после драки, ты вышел в холл и начал флиртовать с полицейской, Ви просто озверела. Понятно, она пыталась не подавать вида, но я-то стоял с ней рядом. И я как раз смотрел на нее… Она выглядела примерно так, как выглядит на этом портрете.

Себастьян очень медленно, глубоко вдохнул. Взглянул на перекошенное лицо «русалки».

Что Марите на него плевать, он был в курсе. Хотя и неприятно слышать это от Маркуса. Жена есть жена, но… Маркус сказал правду о чувствах Мариты и его бред про Ви улегся в удобренную почву.

– …когда ты увел ту девушку с собой в кухню, Верену буквально перекосило, и я прозрел, – закончил Маркус. – Тот поцелуй, на конюшне, был неспроста. Как и все остальные.

Себастьян и сам это знал. Он понимал, что Верена тоже все понимает. Все то, что делает своим ртом. Но она была еще девочкой, еще неопытной хищницей, пробующей себя в игре. И он подыгрывал ей, как большой лев играет со своим львенком.

До того поцелуя в конюшне…

Что происходит, когда старый папа-лев понимает, что его дочь выросла?.. Сам он ее отцом не был, но… ощущал себя как-то нехорошо. Одним из тех склизких линялых старцев, что отирались на берегу, глядя на молодых девчонок.

Летом молодежь то и дело устраивала турниры по пляжному волейболу. Мальчики Штрассенберги во главе с Сигурдом, против девчонок Ландлайен под капитанством Ви. Девчонки играли плохо, но эмоционально. С визгами, высокими прыжками у сетки и крепкими объятиями после удачных бросков. Мячики, что прыгали в их лифчиках, отвлекали всех сразу зрителей, судей и игроков. Женское собрание Штрассенбергов негодовало. Себастьян ожидал что, когда ребяткам настанет пора жениться, многие приведут именно этих девочек и редкие штрассенбергские невесты мыслили в том же ключе: лучших жеребцов уведут сисястые дылды!

В отличие от своих племянниц, Себастьян был этому рад.

Давно пора разбавить их женский генофонд. Особенно теперь, когда никто не мрет в родах, если бедра недостаточно широки…

– Хочешь сказать, – спросил он, наконец, – что я пытаюсь соблазнить дочь Фреда?

– Хочу сказать, что она подкатывает к тебе! Причем откровенно и нагло. А ты это позволяешь.

– Да прекрати ты! Это вышло случайно! – проворчал граф.

– Да? Что же именно? Ты лишь случайно опомнился и не ответил ей взаимностью на глазах у своей жены?

Себастьян почувствовал, что краснеет.

– Не мели ерунды, – буркнул он.

А сам подумал, что лет так двадцать назад, он ответил бы. О, да! Лет двадцать назад, будь Верена взрослой, он дал бы Марите пинка под зад. И ей, и ее ублюдку!.. Верена была куда лучшей партией. И по деньгам, и по происхождению.

И по выпуклости частей…

– Спасибо тебе за мысль, – сказал он вслух, – что я, в свои пятьдесят, могу быть интересен шестнадцатилетней. Я был о себе куда более скромного мнения.

– О, – рассмеялся Маркус, – скромного? Ты, Себастьян? Я верю, ты думаешь, что предпочитаешь брюнеток, ростом тебе по пояс. Но я-то помню, как ты смотрел на Джесс. Как ты до сих пор на нее смотришь. Верена – вылитая Джесс, только волосы белые. И ей шестнадцать, возраст согласия. И ты не муж ее матери. Юридически, ты ей – никто…

– К чему ты клонишь?

– К тому, что она рассталась с Филиппом. Кто может быть лучше Филиппа? Только ты… Мне все равно, с кем ты спишь, но твоя жена – очень дорогой мой и близкий друг. Ты не унизишь ее, связавшись на глазах у всех с малолеткой! Ты – граф!

Себастьян внимательно посмотрел на него.

Он был третьим сыном; шансы стать графом были близки к нолю. Он собирался разводить лошадей, свободный от этикета и семейного кодекса, но его старший брат решил почистить заряженное ружье, а второй уже принял сан. Себастьян стал графом против собственной воли. Из долга перед дядей и всей семьей. Он никогда не понимал скудоумие Мариты, продавшей все за право называться его графиней. И еще меньше, скудоумие Маркуса, который умудрился все это время ее любить.

И то, что Маркус не знал о сыне, его не оправдывало! Он не имел права в чем-либо его обвинять.

– Не заставляй меня бить тебя, чтоб она услышала и пришла.

– Она не услышит, – ответил Маркус, и мерзкая улыбка раздвинула его губы. – Я отослал ее еще неделю назад.

От своего красивого сумасброда-отца Фредерик унаследовал широкую, бьющую по сердцам улыбку и умение посмотреть в глаза так, что, у человека перехватило дыхание. Маркус такой улыбкой не обладал. Маркус всегда был настолько чопорным, что даже отец однажды, сказал их матери:

– Такое чувство, что ты родила одного живого ребенка и надгробную статую на случай, если он вдруг помрет.

Фред это слышал. И Маркус слышал. Но когда он попробовал сказать брату, что папа пьян и слушать его не стоит, Маркус оттолкнул его к стенке и убежал. И Фред не пошел за ним. Еще совсем маленьким, он понимал, что разница между ним и братом огромная.

Маркус был высокомерным заучкой, Фредерик искренне любил жизнь и людей вокруг. Маркус возился с красками, Фредерик со щенками и жеребятами. А когда они выросли и Фредерик стал засматриваться на девушек, Маркус просто закрылся от своих гормонов на чердаке.

С годами, по мере того как они росли, пропасть становилась все шире. И наполнялась завистью Маркуса, словно дегтем. Как Фредерик ни старался, брат закрывался, отталкивая его. И он отстал. Предпочел дружить с Себастьяном и тот вскоре стал ему больше братом, чем Маркус.

То, что Себастьян встал на сторону Джессики, убило его. Себастьян сказал, что сказал бы любому другому родственнику. Сказал, что даже сам Папа Римский не в силах набраться смелости, чтобы отменить целибат. Куда уж ему набраться той самой храбрости. Фредерик развернулся и просто молча ушел. Он порвал с Маркусом, матерью, Джессикой и Себастьяном.

Но ни по кому из них, не скучал так сильно, как по старому другу. Даже по своей Ви.