Светлана Полякова - И улыбнется счастье…

Конечно, оставаться наедине с обретенной красотой не хотелось. Она надела свое великолепное красное платье и вышла из номера. Снова постучала в Митину дверь — бесполезно. Митя спал и, как видно, просыпаться не собирался. Алена в задумчивости постояла возле его номера несколько минут и решительно отправилась вниз. В бар…

Аське казалось, что она не идет, а плывет или летит — тихо и спокойно — над притихшей землей, и нет вокруг никого — только они: она и Митя, вдвоем в целой вселенной.

Он что-то рассказывал ей про звезды, смотря в небо. Она пыталась слушать его, но на самом деле ей было все равно, как называют звезды люди, потому что наверняка на самом-то деле эти звезды думают, что их зовут по-другому. Звезд было много, потому что уже был август, парад драконид, как сказал Митя. Звезды уже созрели, как яблоки, и готовились падать на землю, остывая по дороге.

От этого Аське стало немного грустно, точно это она была звездой, готовящейся остыть и упасть на землю. Она почувствовала, как к горлу подступил комок. «Точно что-то случилось или случится, мне из горла высасывает ключицы», — вспомнила она известное стихотворение и остановилась на мгновение.

«Странно, — подумала она. — Я ведь сейчас счастлива. Почему же такое состояние? Неужели человек даже в счастливые свои мгновения не может отрешиться от грусти и тревоги?» Ей стало обидно, ведь времени для грусти и тревог в жизни предостаточно, а вот для счастья, говорят, отводится совсем мало. Так почему же и сейчас она допускает эти мысли в голову?

— Что с тобой? — спросил Митя, уловив ее настроение.

— Так, ничего… Иногда со мной это бывает, — тихо сказала Аська. — Как смерч налетает. В голове тихо, спокойно, и вдруг — как удар молнии. И тогда я, бывает, даже плачу, так нестерпимо сильно предчувствие какой-то беды, ее неизбежность.

— Бедняжка моя, — ласково прошептал он, касаясь губами ее затылка.

— Самое грустное, что я ничего не могу изменить, может быть, оттого и плачу, — вздохнула она.

— Теперь тебе лучше? — спросил он. — Не так страшно?

— Да, — улыбнулась она. — Только я начинаю чувствовать себя предательницей. Как будто я непременно должна принять на себя часть чьей-то боли. Я в одной молитве прочитала — «со-распинание». Понимаешь, Митя, почему-то это отпечаталось у меня в голове, и теперь я все время думаю, сораспинаюсь ли я тому, кто в этом нуждается, или бегу от этого — трусливо и подло?

— Аська, ты же не монахиня! Надо ли тебе брать на себя так много?

— Чем больше на себя берет человек, тем лучше становится мир, — сказала Аська. — Если бы каждый чувствовал боль другого человека и помогал ему, а не топил, чтобы самому было лучше, мир наверняка изменился бы. И совсем не обязательно для этого становится всем монахами и монахинями. Просто надо быть трезвыми, рассудительными людьми и помнить, что ты и сам тут живешь.

— Большинство моих знакомых не сочли бы тебя трезвой и рассудительной, — заметил Митя. — Наоборот — приклеили бы тебе ярлык «неисправимой мечтательницы», сказали бы, что ты не совсем нормальная.

— А ты?

Она смотрела ему в глаза, требуя ответа. Честного ответа. И Митя понял, что для нее это очень важно.

— Я считаю тебя самой лучшей девушкой на земле, — сказал он.

— А каким человеком?

— Это что, не одно и то же?

— Девушка — это просто девушка. Обозначение пола и возраста, не более. А человек — это еще и душа. Какой я человек?

— Самый лучший. Чистый. Немножко наивный, поэтому за тебя и боюсь. Потому что ты не сможешь оставаться в стороне, если на твоих глазах станут обижать кого-то. — Его голос прервался, он обхватил ее за плечи и прижал к себе. — Я буду всегда с тобой рядом, Аська, — сказал он очень тихо, почти неслышно — одними губами. — Я постараюсь быть с тобой всегда, потому что я люблю тебя.

— Вы под защитой королевской гвардии, мадам, — шутливо пробасила Аська и подняла на него смеющиеся глаза. — Можете буйствовать сколько угодно, защищать старушек, детей, котят…

— Собачек, — поддержал он. — Птичек, тигров, волков, снежных барсов…

— Крокодилов, — добавила Аська.

— А этих-то зачем?

— Крокодилы тоже люди, — сказала она серьезно. — Если ты не любишь крокодилов, это вовсе не значит, что я не буду их защищать.

— Даже если они оттяпают тебе полноги?

— Они не оттяпают, — пообещала Аська. — Если я сама не совершу роковой глупости, никто мне ничего не оттяпает. Например, если я засуну эту самую ногу ему в пасть, он уж непременно ее оттяпает за милую душу.

Жрать-то ему хочется, зачем искушать? Человек всегда виноват сам.

Митя не разделял ее мнения насчет крокодилов. Да и, честно говоря, его сейчас куда больше всех экологических проблем волновала именно эта странная девушка с яркими огромными глазами и сложной, непонятной душой. Она была близко, совсем рядом — обещанное ему в далеком детстве счастье — только протяни руку…

В баре кипела ночная жизнь. Гремела музыка, пахло потом и грехом. Алена вдохнула эти запахи, с наслаждением чувствуя, что она освобождается.

Она прошла к стойке, заказала себе коктейль и теперь сидела на высоком крутящемся стуле у самой стойки, молчаливо потягивая золотистую жидкость из трубочки. Самой себе Алена казалась загадочной, неповторимой, прекрасной. А что до окружающих — это их проблемы. Ей в общем-то наплевать, какой они ее видят.

Алене всю жизнь нравилась эпоха декаданса — то, как она себе ее представляла. Изящные дамы с длинными пахитосками в наманикюренных пальцах, балансирующие на грани невинности и греха, с печальными глазами, выгнутыми изящными спинами, как у Алены… Она непроизвольно выпрямилась, изогнувшись, как пантера. Ей даже захотелось громко замурлыкать, потому что в данный момент она испытывала наслаждение, и это наслаждение было от нее самой — такой красивой, сошедшей с картины или явившейся из стихотворения.

— По вечерам над ресторанами… — вкрадчиво прошелестел над ухом отчего-то знакомый голос.

Алена невольно вздрогнула, обернулась и встретилась с глазами «кожаного».

Правда, в данный момент он был не в коже: на нем великолепно смотрелся дорогой светло-серый, с жемчужным оттенком, костюм. Волосы были стянуты в косичку на затылке, а глаза казались теплее, чем тогда, когда они встретились в первый раз. Теперь Алена видела, что они зеленоватые, с коричневыми вкраплениями, как у тигра.

— Добрый вечер, — поклонился он. — Никак не ожидал увидеть вас еще раз. Да еще без вашего эскорта, королева. Что с охраной? Спит, упившись дерьмового эля?

Она тихо рассмеялась. Его игра странным образом соприкасалась с ее игрой, и это устраивало ее — поистине, сегодняшний вечер из мерзопакостного становился волшебным. И пусть Митя дрыхнет — куда ему до этого высокого светловолосого мужчины! Митя, Митя… Теперь он казался Алене просто ребенком, подростком — глупеньким и чересчур простым.