Светлана Полякова - И улыбнется счастье…

Виолетта зажмурилась, молясь, чтобы все это оказалось дурным сном. Открыв глаза, она все же обернулась и закричала.

Люба лежала на полу, раскинув руки, уставившись в потолок, как мертвая. Виолетта бросилась к ней, оттолкнув отца, разом протрезвевшего от содеянного, и прошептала тихо, дотрагиваясь до Любиной щеки:

— Люба? Ты… жива?

Это было самым лучшим — смотреть, как летят на пол длинные кудряшки стружек, и слушать рассказы Билла. Митя старался проводить в его мастерской как можно больше времени. Билл напоминал ему нерушимую стену, за которой он может спрятаться от ветра, бури и грозы.

Тем, которых Билл отказывался касаться в их беседах, почти не было. В отличие от родителей, старавшихся не обсуждать с Митей многое, очень многое, Билл относился к Мите как к равному. Этот светловолосый гигант слишком уважал мальчишку, чтобы уходить от откровенных разговоров — пусть даже скользких. «Он же умный малыш, — говорил себе Билл. — Сам отличит зерна от плевел… Но помочь ему надо. Чтобы с ним не случилось беды…» Только об одном отказывался пока говорить Билл с Митей. О женщине на портрете…

Митя заметил этот портрет сразу, в первый же день. Огромные грустные глаза, тонкие черты лица и задумчивая улыбка.

— Кто это? — спросил он тогда. Воображение тут же нарисовало ему романтическую картину — Билл смотрит, как эта неземная красавица уходит от него вдаль, как Фрези Грант по волнам, и молчит, стараясь изо всех сил скрыть свои настоящие чувства.

Билл ничего не ответил, опустив голову так низко, что Митя, как ни старался, не мог увидеть его глаз.

— Ты ее любил? — снова спросил Митя.

— Я ее люблю и теперь… Но не надо об этом, — сказал Билл.

И вот теперь он сам решил рассказать об этой своей любви. Митя не знал почему — может быть, одинокая душа Билла слишком долго жила этой болью?

— Это Тэмм, — сказал он. — Я когда-то был счастлив. Но человек иногда, малыш, не в силах удержать свое счастье… Или не понимает, что его надо беречь изо всех сил, потому что дни жизни коротки… Иногда даже короче, чем нам кажется.

Он замолчал, и Митя терпеливо ждал какое-то время, но потом не выдержал:

— Она…

— Она умерла, — прервал его Билл. — Я просто не смог ее удержать на этой земле… Помни, малыш, свою возлюбленную надо крепко-накрепко привязать к земле. Любимые наши так и норовят отправиться на небеса, и стоит нам только ослабить наши объятия, они могут убежать туда так быстро, что ты не успеешь даже охнуть…

Митя дотронулся до его руки, почувствовав, что за мягкой иронией Билла скрывается боль. Эх, если бы он мог ему помочь…

— У нас должен был родиться сын, — сказал Билл. — Сейчас ему было бы столько же лет, сколько тебе… Мне хочется думать, что он был бы похож на тебя.

На землю опускался вечер.

— Пойдем, я отвезу тебя домой, — поднялся Билл. — Становится поздно…

Митя не хотел уходить, но родителей и так беспокоила его дружба с этим странным американцем.

Они долго ехали по залитой огнями дороге молча. Каждый думал о своем, и отчего-то Мите вдруг пришло в голову, что это их последняя встреча. Больше им не суждено увидеться никогда…

Когда он открыл дверцу машины, он сразу увидел мать и услышал ее голос:

— Митя! Сколько же можно тебя ждать? Собирайся, мы уезжаем…

— Куда? — спросил он с замиранием сердца.

— Домой, — ответила мать. — Мы уезжаем в Россию…

Он обернулся, но Билл уже уехал. Остались только черная пустота шоссе и начинающееся одиночество.

Он даже не успел с ним проститься.

Самолет приземлился.

Там, за спиной, осталась глянцевая страна, в которой все было как на рекламных проспектах и все же чего-то не хватало. Там остался Митин друг Билл. Мите будет не хватать его, это точно. Но ведь Билл обещал приехать, и Билл всегда сдерживает обещания. Он обещал научить Митю своему искусству создавать чудеса из обычных деревянных досок. И вот теперь Митя сам умеет это делать, потрясая маминых и папиных знакомых. «Он станет художником», — говорила мамина подруга тетя Оля. «Как бы не стал плотником», — смеялся папа с опаской.

«Как Иосиф», — переводила разговор в безопасное русло мама.

— Митя! Не отставай!

Он шагнул на землю и на минуту остановился, вдыхая разреженный прозрачный воздух. «Я вернулся», — сказал он себе.

— Господи, ничего не изменилось! — прошептала мама. — Все так же серо и убого. Здравствуй, немытая Россия!

Митя гневно посмотрел на нее: как она так может?

Это ведь та страна, о которой он мечтал перед сном! Это его страна!

Папа рассмеялся.

— Ладно тебе, Марго, — сказал он. — Все будет хорошо… Пошли.

Они зашагали по дорожке втроем, и Митя был счастлив… Он просто знал, что теперь находится там, где должен находиться.

На своей родине…

Карло Гонсало не помогал. Бог тоже. Может быть, в данный момент они оба пили чай. Беседовали о странностях мироздания, кто знает? На то они и Бог с Карло…

Была только учительница Зинаида Александровна.

Виолетта подняла глаза нехотя, лениво. Жидкие волосы, собранные по учительской моде на затылке в уродливый пучок. Маленькие глаза, спрятанные за толстыми линзами. Мешковатое серое платье с мелкими цветочками черного цвета, от чего цветочки представлялись Виолетте кляксами.

— Что будем делать-то, Журавлева?

Виолетта пожала плечами.

— Язык проглотила, Журавлева? Ты сама посмотри — одни двойки да тройки. Прогулы. В портфеле сигареты…

— А вы зачем по чужим портфелям лазите? — осведомилась Виолетта, глядя на Зинаиду Александровну с плохо скрытой враждебностью. — Это нарушение моих прав, между прочим…

— Ну, пошло-поехало, — обреченно выдохнула Зинаида Александровна. — Права… Какие у тебя, Журавлева, права? Никаких прав, пока не вырастешь. Одни обязанности, дорогая ты моя, одни обязанности…

Виолетта предпочла промолчать. Пускай, подумала она, слегка поморщившись. Пускай говорит себе. Ей было даже отвечать противно.

Зинаида Александровна заметила легкую Виолеттину гримаску и пробормотала себе под нос:

— И что за девочка такая? Надо же было ее мне в класс подсунуть. Все дети как дети, но только…

— Только я не типаж, — протянула насмешливо Виолетта. — Не подхожу под светлый образ, да?

— Журавлева, Журавлева, — проговорила Зинаида Александровна. — Я же тебе добра хочу… Ты погляди, какие у тебя оценки. Тебе один путь, Журавлева, — в ПТУ.

— И в ПТУ кто-то должен учиться, раз их столько понаделали, — отозвалась меланхолично Виолетта, мечтая только об одном — освободиться от прицела этих маленьких глазок. Освободиться, вырваться на свежий воздух из этой затхлости.

— Даю тебе испытательный срок, Виолетта, — строго сказала Зинаида Александровна, которую тоже утомила беседа с этой своевольной ученицей. — Не исправишь свои двойки, пойдешь учиться на токаря…