Светлана Полякова - И улыбнется счастье…

Она снова слышала стук: это ее руки прибивали к креслу, чтобы она не могла убежать. Попыталась зажмуриться, уже зная, что она увидит сейчас, но лицо обидчика было очень близко, она даже чувствовала запах его дыхания — смесь плохого портвейна и такой же мерзкой жевательной резинки.

Она открыла глаза — это только сон, это бесовское искушение, вспомнила она слова матушки Анны. «Асенька, ты должна помнить про молитву даже во сне…»

— Да воскреснет Бог, — прошептали ее губы, — да расточатся враги Его…

И тут же проснулась, оставляя беса в темноте сна, но все еще ощущая его недавнее присутствие в комнате.

Ощущение это было таким явным, что Аська не удержалась и вскрикнула, тут же отругав себя — нельзя, чтобы ее услышали дети. Сегодня она совершенно одна с ними. Она обязана держать себя в руках.

Задыхаясь, Аська упала на подушки, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца. Прошли годы с тех пор, как ее перестали терзать эти ужасные сны. Почти десять лет прошло с тех пор, как она очнулась возле Виолеттиных дверей. Она помнила только, что ее выбросили на улицу — как ненужную вещь, как игрушку… Ей часто в снах являлись их тени — и прохожие, брезгливо обходившие ее стороной, как будто она уже и в их глазах перестала быть человеком.

Отец Алексей запретил ей вспоминать. Она гнала прочь все воспоминания, и иногда ей это удавалось — стать прежней.

Почему же сейчас они вернулись?

Стук… Этот ужасный стук все еще не умолкает. Аська слышит его и сейчас, но ведь она уже проснулась.

«Это бесы, — напомнила она себе. — Они прогоняются молитвой…»

Но стук не прекращался. Что же…

Она вдруг поняла, что стучат в дверь, и засмеялась.

Правда, ей было совсем не смешно, и поэтому получилось глупо и неубедительно.

Это просто какой-то бомж ломится в ночлежку, напомнила она себе. Надо его впустить… Сегодня же все ушли на ночную службу. Она одна — даже сторож, судя по всему, спит…

Она встала, открыла дверь, и тут же открылась дверь в спальню девочек. На пороге стояла лохматая и мрачная Ксюня.

— Кого это ночью приперло? — поинтересовалась она.

— Ксюня! — взмолилась Аська. — Сколько раз тебе надо повторять, что некоторые слова нельзя говорить, потому что они некрасивые?

— Зато меткие, — отрезала Ксюня. — Если это так важно, я могу исправиться. Приволокло…

Аська не удержала улыбки.

— Ложись. Я разберусь.

Ксюня окинула ее хрупкую фигурку с легким сомнением.

— Я постою за спиной, — сообщила она голосом, не терпящим возражений. — И вообще — где этот старый хрен дядя Петя? Он же сторож, черт его забери…

— Ксюня! — в ужасе закричала Аська. — Завтра я с тобой поговорю…

Она спустилась вниз по лесенке, давно нуждающейся в ремонте. При каждом ее шаге ступеньки издавали пронзительный визг. Открыла дверь. И — замерла…

Это лицо она никогда не могла забыть, как ни старалась. Даже сейчас в этом полупьяном старике в грязной одежде она его узнала.

С ее губ чуть не сорвалось — Горец, но она сдержалась.

Он-то ее не узнал.

— Говорят, тут добрые самаритяне, — прогундосил Горец, растягивая губы в беззубой улыбке. От него так разило, что хотелось зажать нос.

— Предположим, — кивнула Аська, все еще пытаясь справиться с волнением и страхом.

— Мне переночевать бы, сестрица, — сказал Горец. — И… хавчика какого дармового. Поверишь ли, двое суток ничего не жрамши…

Да что с ней произошло? Такой вопрос задавала себе Виолетта в который раз, удивляясь самой себе. Мало того что не послала эту Алену к черту с ее идеей отправиться в родные пенаты вдвоем, как задушевные подруги, так ведь еще и позвала ее к себе. А та не долго думая приехала и теперь сидит напротив, дует вино, и они — что уж совсем непонятно! — разговаривают по душам!

— Я знаю, ты думаешь, что я сука, — говорила Алена. — И вправду я сука. Мне тогда нельзя было уезжать! А я бросила Аську и наслаждалась этой гребаной Венецией.

Она ударила кулаком по столу так, что даже стаканы звякнули.

— Я себя ненавижу, Ветка. Все эти годы я живу только одним чувством — ненавистью к самой себе.

— Так и расплавиться недолго, — хмыкнула Виолетта. — А кому она на фиг нужна, твоя ненависть?

— Мне. Аське. Мите. Всем.

— Лично я из этого списка самоустраняюсь, — заметила Виолетта. — Мне все равно, как ты к себе относишься… Кроме того, от ненависти до любви один шаг… Это вообще стороны одной медали. Так что лучше себя любить. Не обожать, а просто относиться к себе нормально. Вот я, Алена, дура, конечно, идиотка, мозги набекрень, но уж такая я получилась у мамы с папой однажды ночью…

Чего же теперь себя изводить? Каждый, знаешь ли, не доволен тем, что из него получилось. Брюнеткам хочется уродиться блондинками, и наоборот… Это, Алена, боль всего человечества, так что ты оригинальностью и тут не отличилась.

— А ты ведь тогда считала, что я все сделала нарочно…

— Я бы хотела тебе возразить, но это будет ложью… Да, тогда я так считала. Что ты нарочно заманила Аську в эту ловушку. Из-за Мити.

— Митя…

Она вдруг улыбнулась.

— Где он сейчас? Ты знаешь о нем что-нибудь?

— Нет, — покачала головой Виолетта. — Иногда мне даже приходит в голову: а может быть, он нам всем только приснился? Был ли, собственно, мальчик? Или — Митькой звали?

И они неожиданно рассмеялись, глядя друг на друга, и так безудержно и звонко, точно годы ушли, растаяли, и снова Виолетта подумала с удивлением: «А куда же, собственно, подевалась моя так старательно пестуемая ненависть? Испарилась…»

И она даже испытывала сейчас к Алене нежность и жалость. Ведь столько лет прожить с таким адом в душе? Господи Боже мой…

«Я найду тебя сама. Правда, Митя! Когда я пойму, что все кончилось, я тебя найду. Но прошу тебя, сейчас уйди! И не пытайся со мной связаться… Помни, я сама приду».

Сколько лет назад были сказаны эти слова?

Митя уже почти перестал ее ждать. Скорее всего она уже забыла о его существовании… Он выполнил свое обещание — никогда не пытался ее найти.

Только ждал. Ведь это ее решение…

Стружки летели на пол. Когда он следил за их полетом, непременно вспоминал Билла. Тот умер в прошлом году, оставив Мите наследство. Оказывается, он всю жизнь копил деньги. Для Мити. Странный америкос, никогда не имевший детей. Мечтавший о мальчике. Усыновивший мысленно русского пацана…

Митя продолжал теперь его дело — о да, он стал настоящим художником, и лучше его плотника было не найти. Как Билл был лучшим, так теперь Митя был лучшим. Но все эти долгие годы старался не вспоминать ту песенку, которая связывала его с Аськой.

«Если бы я был плотником…»

Теперь он мог сделать корабль. Он мог увезти ее к золоту на голубом… Но где-то в глубине души Митя уже не верил, что она этого хочет. Мало ли что могло произойти за эти годы! Она вышла замуж. Уехала. Мало ли что…