Светлана Полякова - И улыбнется счастье…

Она и теперь не могла найти ответа, как ни пыталась… Ответа просто не было.

Она подозревала, что Клаус никогда не скажет ей, почему он так поступил тогда. И что случилось там, на самой верхней площадке, откуда когда-то поднималась лестница на небеса?

Она сделала свои обычные утренние дела, даже не заметив их за обыденностью. Умылась, почистила зубы, помолилась, не вдумываясь в слова молитвы, слишком ее мысли были далеко… Лучше бы он сегодня не приезжал!

В дверь постучали. Она открыла — на пороге стояла одна из девочек. Асе показалось, что девчонка напугана, но она тут же постаралась отнести это на счет собственных переживаний.

— Что случилось? — спросила она.

— Вас Ксюня просила прийти, — сказала девочка. — Ей надо с вами поговорить. Она вас в церкви ждет.

Выпалив все на едином дыхании, девочка побежала прочь, не оборачиваясь, и снова Асе показалось, что она боится обернуться. «Как странно, — подумала она. — Что это Ксюня придумала? И в такую рань». Сердце кольнуло недоброе предчувствие. С Ксюней что-то случилось.

Горец! Она вскочила. Догадка озарила ее. И теперь она поняла, чем была так напугана девочка. Раньше чем включился разум, включилась Асина душа. Конечно, она могла позвать на помощь, но Горец звал именно ее. Именно от нее сейчас зависела Ксюнина жизнь.

«Ты снова все придумываешь», — сказал разум, но душа уже почуяла неладное. Душа заставила ее резко открыть дверь и броситься к церкви бегом.

Так быстро, как только она была способна.

Как и ожидалось, всю поездку в небольшом автобусе с молчаливым водителем их сопровождала бессмертная музыка Рыбникова. «Просто камергер Резанов какой-то», — подумала Виолетта, украдкой глядя, как Александр погружен в эту музыку, и тайно завидуя ему — за годы своей «сценической карьеры» она почти отучилась вот так живо воспринимать музыку… А уж тем более тексты. Хотя этот не трогал, что зря говорить. «В море соли и так до черта, морю не надо слез… Наша вера верней расчета, нас вывозит авось…» Слова, от которых хочется вскочить, потому что они задевают что-то очень важное в душе, и еще хочется быть сильной… Почему-то пришла в голову дурацкая мысль, что эту вот песенку и надо было сделать гимном, ибо что-то есть в этих словах такое, что понятно только им, какой-нибудь мексиканец этого не поймет, ни за что…

Алена сидела рядом с Клаусом, и оба они молчали, но Виолетте показалось, что они молчат именно вместе, точно пытаются понять друг друга.

— Кто ты? — спросила Алена тихо.

Он усмехнулся:

— В смысле?

— У вас много денег. Твоего друга знают в городе. У вас бизнес? Или…

Он прервал ее, не дав договорить.

— Или, — ответил он коротко, И Алена все поняла. Больше расспрашивать не стоило. На квадратный вопрос получишь такой же ответ.

— А почему ты не женат? — спросила она.

— А почему ты не замужем?

— Меня никто не брал, — рассмеялась она. — У меня слава дурная.

— У меня тоже дурная, — совершенно серьезно ответил он.

«Даже не улыбнулся, — подумала Алена. — Странный все-таки тип». Она снова украдкой посмотрела на него — от светловолосого мальчика ничего не осталось. Разве что упрямый подбородок, теперь скрытый бородой. Глаза стали другими. Холодными… Она отчего-то вспомнила, какой у него раньше был взгляд — мечтательный, добродушный, но теперь ничего этого не было.

«Странно, что я тогда не замечала, какой он, — подумала она. — Почему я прицепилась к Мите? Я ведь и не любила его никогда, если подумать… Какая же я была дура!» Сейчас ей казалось, что еще тогда ей был нужен только Клаус. И мгновенно вспомнила, что Клаус всегда находился возле Аськи. И теперь он тоже с ней рядом…

— Послушай, — сказала она, — мне кажется, ты что-то задумал, но не хочешь нам говорить.

— Не хочу, — кивнул он. — Так что давай пока все оставим в тайне… Кстати, отчего ты бросила в одиночестве свою былую привязанность? Может, пересядешь к нему?

Она обернулась. Митя сидел, погруженный в собственные мысли. Но отчего слова Клауса вызвали у нее такую досаду?

— Могу и пересесть, если я тебя по-прежнему раздражаю.

Это вырвалось у нее помимо воли, и она тут же отругала себя — слишком по-детски это получилось.

— Глупенькая, — ответил он неожиданно ласково. — Ты меня не раздражаешь. Хотя ты все такая же закомплексованная дурочка.

Алена хотела возмутиться, что она нисколько не закомплексованная и уж точно не дурочка, но почему-то поняла, что это очень приятно звучит. И более того — ей нравится быть дурочкой. Впервые нравится…

Дверь была закрыта. Аська остановилась и огляделась. Странно было, что дверь закрыта — по утрам здесь должно быть открыто. Сторож всегда пускает желающих, даже если нет службы. Но она тут же вспомнила, кто теперь сторож. Неужели отец Алексей все-таки не поверил ей, сочтя ее слова фантазией?

— Ксения, — позвала она тихо.

Она и сама была бы рада считать свои подозрения фантазиями, может быть, все обстоит именно так… Это былой страх не желает оставить ее, властвует над чувствами и разумом, рождая чудовищ. Может быть, чудовища нет и в помине? Есть только спившийся бомж со злыми глазами — мало ли таких бродяг, обиженных судьбой?

А Ксения просто спряталась. Может быть, что-то натворила и теперь боится предстать перед разгневанным взором отца Алексея и хочет заручиться Аськиной поддержкой.

Ася снова осмотрелась, все еще надеясь увидеть тонкий силуэт девочки за высокими дубами, окружающими церковь.

— Ксюня, — уже ласково позвала она. — Да хватит же тебе прятаться! Зачем ты меня звала? Выходи же!

Ответа снова не последовало, и Аська подумала, что все это чья-то дурная шутка. Кто-то проведал про ее страхи и решил посмеяться. Но девочки никогда так раньше не делали! Да, никто не мог бы назвать их ангелочками, но и на подлые шутки они не были способны! Тем более Ксюня.

— Ксюшка, милая, да хватит…

Она застыла.

Дверь начала медленно открываться. Так медленно и так зловеще, что у Аси пропали последние сомнения — Ксения в беде. Аськины подозрения оказались правдой. Страхи ожили и приобрели конкретные человеческие черты. Они сложились, как в калейдоскопе, и получилось лицо Горца.

— Ася! — услышала она отчаянный Ксюнин крик. — Не ходи сюда, Ася! Пожалуйста, не заходи!

Сердце замерло на секунду, а потом заколотилось так, точно приготовилось вырваться из груди. Страх уступил место ярости. Ася ворвалась в церковь и тут же увидела перед собой растерянное лицо девочки.

— Зачем? — спросила Ксюня одними губами. — Я же говорила…

Ксюня была привязана к распятию — и это выглядело кощунством, еще более ужасным от того, что губы девочки были ярко накрашены, словно кто-то хотел придать детской невинности и чистоте черты порока.