Надежда Михайловна - Нужным быть кому-то (СИ)

— Посмотрим, что скажет врач, а потом под конвоем отправим. Лёха там переживает, чуть не плачет, шмыгает…

Фелицата разозлилась:

— Прибью паразита, внуки совсем ведь ещё маленькие! Всё, я во гневе!

Палыч улыбнулся: если Феля говорила так — летели клочки по закоулочкам.

— Ладно, работа, у меня не забалуешь, справимся без него, а вот здоровье..!

Козырев позвонил часа в три:

— Калина, приезжай за мной!

Палыч, приехав, полетел к Глебу Антоновичу, тот долго и тщательно объяснял, что и как надо делать, в санаторий он рекомендовал как можно скорее поехать:

— Но только средняя полоса, никаких югов и заграниц!

— Найдем!

Поблагодарив и расплатившись с врачом, поехали в офис, где Феля долго ворчала (ругаться побоялась, все-таки болеет) — на упертую Козыревскую породу:

— Ещё и удивляется, в кого Лёшка такой упёртый! Детей пожалеть надо, я тебя сама прибью, если что!

Между ворчанием дозвонилась до главврача санатория «Солотча», что под Рязанью, договорилась на ближайшее время и, выдохнув, сказала:

— Через два дня поедешь как миленький туда. Я там раз пять была, замечательно у них, они молодцы, в тесной связи с мединститутом работают, да и природа подходящая. Звони Лёшке. Он там весь извелся уже, знаю я его!

И в самом деле голос у внука, взявшего трубку после первого гудка, был встревоженный:

— Дед?

— Лёш, не волнуйся. Меня врач осмотрел, проверил все, я через два дня в санаторий уезжаю, ты там не кисни, это недалеко. Приедете с Палычем. Сам посмотришь на меня.

Лёха шумно выдохнул:

— Не врёшь, точно?

— Нет, я тебе когда-нибудь врал?

— Врал — не врал, а немного скрывал.

— Вот женишься, бедная твоя жена. Такого зануду терпеть!

— Ладно, я обязательно приеду. А жениться — сам женись!

Козырев поехал в опустевшую квартиру и, собрав вещи, с тоской подумал про Каменку, потом, плюнув на всё, позвонил Горшкову:

— Сергееич, привет? Ты занят?

Тот каким-то унылым голосом сказал:

— Свободен, как птица в полете!

— Приезжай ко мне, щей, правда, нету, но пироги рыбные имеются, выпить не привози, мотор барахлит, поговорим, мои-то все в деревне, тоскливо.

— Буду!

Горшков явился вскоре, какой-то сам не свой.

— Сергееич, ты тоже заболел что-ли?

— Ну, можно сказать, неизлечимо, где твои хваленые пироги?

Козырев, большой любитель чая, заварил свежайший, привезенный на днях чай из Шри-Ланки, вдохнул аромат:

— Лепота!

Горшков млел от пирогов, аж мычал от удовольствия:

— Непередаваемо вкусно!

— Это ты, Саш, шаньги не пробовал, за них вообще душу отдашь!

— Что такое шаньги? — Козырев объяснил. — А, ватрушки такие?

— Сам ты ватрушка! Шаньги — это шаньги, с картошкой или со сметаной. У нас в поселке все мастерицы были, мамка моя, бывало, ругалась, что дольше с ними возится, чем мы их едим. Мои-то одноклашки-девицы не все их стряпать умели, а молодежь тем более, мамки наши секрет какой-то знали… ммм, вспомнил и слюни побежали.

— Что, и никто не умеет стряпать эти твои шаньги?

— В деревнях на Урале и в Сибири остались умелицы… эта, как ты скажешь, ватрушка такая… нежная, с корочкой, как укусишь… Я, бывало, как Фрося Бурлакова, по пять стаканов чаю и десять штук шанег за раз. Шаньги и пельмени, собственноручно налепленные, — это, брат, самая лучшая еда!

— Вот, будет командировка в Иркутск, найду твои шаньги, ну, если не понравятся!

Козырев важно сказал:

— Такого быть не может!

Повеселели после чая и пирогов, как-то незаметно разговор перешел на Вершковых.

— Я сегодня их утром в Питер отправил и, веришь, в душе тоска и пустота, как кусок души с ними уехал, успел соскучиться по ним, а ещё вся неделя впереди!

— Помнится, я тебе однажды сказал, что придёт твое время, и дышать без человека будет сложно!

— Знаешь, Иван, я это понял ещё на зоне, но старался не вспоминать, там надо было быть всегда настороже, особенно в ШИЗО. После отсидки как-то разговорился с одной женщиной, у неё сын отбывал срок в их городе, попросил лекарства, она купила и пошла с соседкой передать. Там процедура неспешная, пока позвонят «лепиле», пока он соизволит выйти, вот и стояли две бабёнки у входа с полчаса, туда — сюда служивые ходят, ждут… И, говорит, открывается дверь и выходят… звери в человечьем обличье. Это, те кто приезжал нас, неугодных режиму, учить уму разуму… Она так рассказывала, что врезалось, вот, в память, я-то их с другой стороны видел… да… — Он помолчал, Иван не торопил, зная, что Горшков никогда особо не распространялся о тех годах. — Ну вот, выскакивают они один за одним, все в масках, такие крепенькие, накачанные, здоровые мужики… она запомнила, что ни один из этих зверюг не смотрел в глаза. Быстрый взгляд и проскакивали мимо, и веяло от них, всех без исключения, таким негативом, такой злобой, что просто удушающим комком ощущалась… Проскочили эти зверюги, а последним вышел хлыщ лощеный — полковник и под, весь наглаженный, без маски, но взгляд… короче, эсэсовец настоящий. Эта мамка уже более-менее знала, как передачки принимают, как свиданки бывают… а соседка… шок у неё был. Тоже сказала, что эсэссовцы вживую прошли…

— Саш, не мое дело это, но как же вы такую жуть выносили?

— Хмм, хочешь жить, вот и стараешься свернуться калачиком, чтобы чего не отбили… Работа у них такая… Тренировки опять же… мы же там не люди, а так… Ладно, что-то не в ту степь потянуло. Вышел когда — с голым задом, ни кола ни двора, какая Марина, да и замужем она уже была. Потом, когда с Толяном более менее на ноги встали… перебрал их немало, всё думал, лучше попадется, а получилось как, увидел всю такую замученную с мужичком таким, светлым, как лучик, и накрыло враз… Только вот, она, как и нет меня, в пятницу первый раз по имени назвала.

— Саш, я как понял она ото всех отгородилась стеной, досталось ей, может, не надо торопить? — Да не тороплю, а внутри всего колотит, так хочу их к себе перевезти из этого клоповника, Санька и баба Лена согласны. Осталось вот терпения набраться, а его как раз и нет. Хочется как волку схватить и утащить в берлогу.

— Уверен, все получится. Большинство на твоей стороне!

— Надеюсь!

Вечер получился теплый, как-то потихоньку оба успокоились и просто сидели, мирно разговаривая обо всём.

; Поскольку дед отбыл в санаторий, в школу записываться Лёшка поехал с Валей и Палычем.

А в школе уже ждал Макс:

— О, кореш, тебя и не узнать, куда хиляка дел? Глянь, какие мускулы нарастил, силён ты, однако! Ладно, потом расскажешь как и чё, ща двигаем к Капитолине Палне, это директор, мировая тётка, не боись!

«Мировая тетка», дама ближе к шестидесяти, встретила их радушно:

— Проходите, садитесь! Максим, спасибо!

Макс вытащил из-за спины букет.