Надежда Михайловна - Нужным быть кому-то (СИ)

— Как я тебя ждал! Мне эти два месяца как два века оказались!

— Саша, мам Лена может войти, — смущенно выговорила Марина.

Саша улыбнулся, нежно целуя её в носик:

— Мама Лена наша всеми конечностями была за нас, уверен, сейчас крестится от радости!

Он осторожно отодвинул её от себя, вгляделся внимательно и подхватил на руки:

— Какая же ты худенькая, все косточки можно пересчитать, чем я и займусь в ближайшие часы и минутки, — не давая Марине что-то возразить, пронес по коридору в свою спальню. — Вот, прекрасная моя девочка, отныне и все время это твое место, иначе быть не может, моя жена, женщина, как кто-то говорит из ребятишек — сокровище сокровищное!! Боюсь только, что не хватит мне времени доказывать мою любовь! Маришка, — он закружил её по комнате, благо комнатка была немаленькая, — я вас люблю, сам не ожидал, что на такое способен! Мне Козырев когда ещё говорил, что без своей половинки не дышится, я всё не верил, идиот!

— Поставь меня на ноги, пожалуйста! — Марина все равно немного стеснялась.

Он поставил её на пол и тут же прижал к себе:

— Давай просто пообнимаемся!

И славно было вот так стоять в его объятьях, слушая неровный перестук сердца, Марина успокоилась. Спустя какое-то время она шевельнулась, подняла глаза на него и осторожно дотронулась до щеки, провела ладошкой по ней, он скосил глаза на ладонь… она же, осмелев, взяла его лицо в ладони и очень осторожно поцеловала в уголок губ… и всё… — у Горшкова сорвало крышу…

— Не могу! — И он припал к её губам, было такое ощущение, что он после раскаленной пустыни попал в оазис и никак не мог напиться.

Дальнейшее Горшков помнил как бы вспышками-урывками… вот он бережно целует её… Потом ощутив, что она отвечает, становится более отзывчивой, он уже с жадностью целует её… потом вспышка — уже полуобнаженные они, лихорадочно целуясь, помогают друг другу избавиться от так ненужной сейчас остальной одежды… вспышка… он с восторгом рассматривает свою худенькую девочку, млея от возможности трогать, ощущать, целовать… и тут же замирать от её сначала робких а потом все более уверенных прикосновений… потом все перекрывает ощущение восторга! Горшков отдавал себя до капельки, полностью растворившись в своей такой желанной и так долгожданной, единственно нужной ему женщине. Не было этих долгих двадцати лет, был только бесконечно влюбленный Сашка Горшков и его Маришка…

Оба долго приходили в себя… за окном серел рассвет. Горшков с удивлением осознал, что на самом деле летал где-то в космическом пространстве.

— Господи! Спасибо тебе! — воскликнул он про себя.

Маришка, уснувшая прямо на нем, тихонько дышала ему в шею, а он, растекаясь лужицей, боялся пошевелиться, вдыхая самый нужный ему запах — запах его женщины. Сколько он так лежал, ликуя, не понял. Маришка, бормотнув, сползла с него, повозилась, устраиваясь поудобнее. Он обнял её, прижал к себе, прикрыл легким покрывалом и провалился в сон.

И не слышали они, утомленные, как проснувшаяся баба Лена, стараясь не шуметь, радостно возилась на кухне, готовя праздничный обед, как проснулся Санька… Узнав, что мамочка с дядей Сашей спят, и шуметь не надо, пошел помогать бабе Лене. Вот таких суетящихся, их и застал заспанно-счастливый Горшков, проснувшийся на запах выпечки. Осторожно, стараясь не разбудить Марину, встал, и натянув домашние штаны, пошел на кухню. Его встретили два вопросительных взгляда, первым не выдержал Санька:

— Дядя Саша, вы с мамочкой жениться будете, правда-правда?

— Да, Санька!

Тот как-то тревожно спросил:

— И ты станешь моим настоящим папой?

— Да!

— Насовсем?

— Да!

— И я буду твой любимый сыночек?

Горшков, не выдержав допроса, сгрёб его в объятья:

— Ты уже давно любимый сыночек! Только, Сань, мы немножко поменяем тебе фамилию, и будешь ты — Горшков Александр Александрович!

Тот немного подумал:

— Александр Александрович, почему? А… понял, ты же Александр, баб Лена, я буду Горшков! А мама?

— И мама — Горшкова!

— А когда?

— В понедельник поедем, узнаем, как можно скорее всё и сделаем, а завтра переезжаете ко мне все.

— И будем у тебя всегда-всегда жить?

— Теперь надо говорить — «у нас», — чмокнул почемучку в носик Горшков.

— Ох, — Санька изо всей силы обнял Горшкова, — я так рад, что ты мой папа!

Баба Лена не скрывала слез:

— Я очень-очень рада! — она как-то замялась… — Теперь вы семья, я наверное…

— Лен Сергевна, у нас с Маришкой и Санькой одна мама и бабушка на всех — Вы. Не надо ничего придумывать. Места у нас, — он выделил слово «нас», — хватает, давно мечтал завести тещу. Вы ж Марине как мать, значит, и мне тещёю приходитесь. Не парьтесь, а надоест с нами жить, прикупим в нашем подъезде вам квартирку, прикиньте, как вам удобнее. А хрущобу вашу… — он скривился, — однозначно продавайте, ни на один день туда никого не отпущу!

У Мишука неожиданно появилась команда. Ванька с Колькой по старой памяти решили побороться с ним — «типа мы крупнее, сильнее, теперь-то уж точно мы тебя заломаем.» Пошли на поле за огородами, пыхтели, кричали, извозюкались все, но как не пытались, Мишук умудрялся выскользнуть из казалось бы стального захвата.

Наконец, побросав обеих братьёв каким-то мудреным захватом через бедро, он утомленно сказал:

— Бугаины! Уморили!

И удивленно оглянулся, вокруг сидели пожалуй все пацаны деревни, а то и Аксёновки. Велики, брошенные как попало, валялись в сторонке, а они, обычно орущие и галдящие во все горло, сейчас сидели молча, только и слышно было отряхивающихся братьев:

— Вот как есть змей! Ты, Вань, как хочешь, я с ним бороться не буду, это ж надо, нас двоих, таких орлов, один мелкий заломал!

— Дядь Миш, — отмер Лёха, — ты ведь в отпуске, поучи меня немного, сдачи уметь сдавать, а?

— И меня, и меня! — загалдели все пацаны, громче всех басил баушкин правнук — Тимошка. И такая мольба была в глазах пацанов, что Мишук не выдержал:

— Ладно, поучу самым простым приемам, но гонять буду сильно, не ныть и не скулить. Не сможете, говорите сами, ничего плохого в этом нет, не у каждого может получиться.

Вот и начались тренировки, они бегали, прыгали, ползали, отжимались, висели на тут же поставленном турнике, боролись. По очереди гуляли с Егоркой, когда Настя и баба Таня были заняты, и Мишке вручали коляску. Занимались с азартом, поначалу хвастаясь друг перед другом, а потом, втянувшись, стали сплоченнее.

На тренировки посмотреть собирались девчонки, мелкие дошколята, «баушки» — впереди с комментариями сидел дед Аникеев.

— О, Мишка, ты как жисть нашу оживил, вон девки, — он кивал на бабок, — про телевизер и энти, как его….серьялы позабыли!

Лешка, несмотря на то, что поначалу болело всё тело, упорно занимался, пропускал только когда ездил к деду.