Иван Зорин - Время сомнамбул

На праздник Святой Троицы охрана отправилась в город, и в лагере остались лишь двое полицейских, которые начали пьянствовать уже с утра. В белом, распахнутом куполом парашюта небе кривился оранжевый диск, заливая равнину светом, будто огненной лавой. От слепящего солнца гревшиеся на берегу сомнамбулы жмурились до слез.

— Темные очки! — Крикнул священник, подойдя к КПП. — Доставьте нам темные очки!

За стеклом заржали. Решив, что его не расслышали, а полицейские смотрят телевизор, священник повторил просьбу.

— Вот еще, — раздался издевательский голос. — Спите лучше, сони, а то собак спустим.

В подтверждение этих слов из помещения для охраны выскочили две огромные овчарки, на впалых боках которых проступали ребра. Подбежав, они обнюхали сначала священника, потом потрусили к лежавшим на солнцепеке сомнамбулам. Наступив лапами им на грудь, они оглушительно залаяли. Однако это не произвело никакого впечатления. Сомнамбулы не шелохнулись, продолжая лежать, как трупы.

— Эй! — раздалось из КПП, и вышедший тщедушный охранник, пьяно покачиваясь, дважды свистнул.

Овчарки припустили назад.

— Ты, это, не сердись, — обратился он к священнику, — мы тут со скуки дичаем.

— Да кому ты говоришь, — раздался из-за его спины тот же издевательский голос, — он же ничего не понимает.

Священник резко развернулся, блеснув на солнце нагрудным крестом, с которым не расставался, и, бормоча молитву, зашагал прочь. В своей одинокой лачуге он снял черную рясу, оставшись в подряснике, и недрогнувшей рукой разрезал ее на узкие полоски ржавыми, оставшимися еще от прежних хозяев ножницами. На берегу он стал раздавать эти черные повязки. Многие сомнамбулы не понимали, что с ними делать, бессмысленно перетаптывались, держа их в руке свисающими, как змеи. Тогда священник сам повязывал им глаза.

— Будто в прятки играем, — внятно произнес Первый. — Кто водит? Сашок Неклясов? — говорил он о себе в третьем лице. — Раз, два, три, четыре, пять — он идет искать. Кто не спрятался, он не виноват.

— Чур, следующий водит он, — невпопад ответил номер N со съехавшей набок повязкой, в котором священник узнал мордатого ночного сторожа.

Сомнамбулы разбредались, прячась за валуны. Они снова видели себя детьми. Во сне или наяву? Священник прослезился. А ночью в лагере заскулили собаки. Спущенные с цепи, они бегали по берегу, мучаясь бессонницей, тревожно обнюхивая друг друга. Это были первые симптомы лунатизма, который не пощадил и животных.

Наутро священник пошел к воротам, собираясь постучать в закрытое окно. Но в десяти шагах его окрикнул вышедший из КПП охранник. Тот самый с издевательским голосом.

— Стой, где стоишь! — спустился он по ступенькам. — Говори, что надо?

Священник послушно остановился.

— Здесь что, лепрозорий?

— Вроде того, — хохотнул охранник и, заметив, что священник собирается подойти ближе, отступил на ступеньку. — Еще шаг — стреляю! — Подкрепляя угрозу, он расстегнул кобуру и, достав пистолет, поводил дулом из стороны в сторону. — Влеплю пулю, не раздумывая, и это тебе не во сне.

Вдалеке затявкали овчарки. Охранник подозвал их свистом, и они заковыляли к нему с блестевшими, шальными глазами, из которых сочился страх. Они двигались, как в замедленном кино, болезнь уже давала о себе знать, прогрессируя гораздо быстрее, чем у людей. Виляя хвостами, они стали тереться о ноги охранника впалыми боками. Совсем как кошки. Передернув ствол, охранник дважды выстрелил. Он целил в голову, и промахнуться было невозможно. Брызнувшая кровь заляпала ему брюки. Он брезгливо скривился, вытирая ее рукавом. Завалившиеся набок собаки с наполовину снесенными черепами еще хрипели.

— Так что тебе надо? — словно не замечая их, вернулся к разговору охранник. — Зачем шел?

— Хотел сказать, что собаки заболели, но вы, похоже, и сами знаете.

Священник зашагал прочь.

— Мы все знаем, — раздалось ему вслед. — Приходится, чтобы не стать такими, как вы.

Священник обернулся. Охранник с вышедшим из КПП тщедушным напарником крючьями оттаскивали за ворота собачьи трупы.

— Не серчай, — подняв голову, виновато сказал напарник. — Ты бы на нашем месте таким же стал. Разве нет?

Священник махнул рукой.

А школьный учитель продолжал разглагольствовать в кафе. Это было вполне объяснимо: каждый боролся со страхом по-своему.

— У австралийских аборигенов мир снов обладает большей реальностью, чем плотский, который только грубое, несовершенное его отражение. Выступая первоисточником, этот мир хранит архетипы кенгуру, собаки или эвкалипта, именно в его глубинах живут наши истинные сущности. Да, вы правы, их анимизм сродни греческому платонизму, — откликнулся он на чью-то тихую реплику (или она ему только показалась?). — Для австралийца жизнь во сне гораздо значимее жизни наяву, а культ вещих снов распространен тысячи лет. До сих пор абориген дарит самое дорогое — бумеранг, бусы или собственную дочь — тому, кто спас его во сне от клыков крокодила или вытащил из топкого болота. Чего стоит материальная благодарность в сравнение с услугой, оказанной в другом, гораздо более важном измерении человеческого бытия? Чтобы понять их психологию, достаточно представить этот симметрично перевернутый мир, точнее, двоемирие, и тогда мы убедимся, что такая картина мироздания ничуть не хуже нашей.

— Какой ты умный, а толку? — раздался вдруг насмешливый шепот. Или учителю снова только показалось? Во всяком случае не стоит обращать внимания, какой-нибудь великовозрастный двоечник с задней парты, который хочет вывести его из себя. Откашлявшись, учитель смочил запершившее горло глотком теплого чая и продолжил с приятной хрипотцой:

— По признанию Юнга, многие его пациенты ценили часы сна больше, чем реальность. Во сне им было интереснее, их эмоции проявлялись ярче, сильнее. А тут все пресно, — учитель обвел руками. — Так что сомнамбулам в каком-то смысле можно позавидовать.

— А кто такой Юнг? — раздался после паузы все тот же насмешливый голос.

Учитель снял очки. Что возьмешь: захолустный городишко с одной вечно пустующей библиотекой. Но действительно, при чем здесь Юнг? Он близоруко сощурился:

— Не знаю.

Он ждал смеха, которого, однако, не последовало. Он стоял перед зеркалом в пустом кафе, нелепо протянув руку с блестевшими очками.

— Закрываемся, — грубо одернул его хозяин. — Уходи, не хватало мне еще сумасшедших.

Несмотря на все принятые меры, болезнь просочилась в город, из которого, возможно, и не уходила. Сразу несколько человек обнаружили у себя ее симптомы, в том числе полицейский-майор, руководивший операцией по захвату первой партии сомнамбул. Теперь паковавшие чемоданы уже сто раз пожалели, что не прислушались к первому сигналу тревоги и не сбежали на большую землю, как подсказывал им внутренний голос, а поддались инерции и лени. Эпидемия, как вражеская армия, стремительным броском опередила их, отрезав от мира, и они сразу попали в гигантский котел. Да, мышеловка захлопнулась, и теперь им оставалось кусать локти. Отмечались случаи, когда сомнамбулы, перепутав окна верхних этажей с дверьми, разбивались насмерть. На всякий случай все стали закупоривать окна и, задыхаясь от жары, с ужасом спрашивали себя: «Кто следующий?» А во всем они винили городского главу, расстроившего их планы.