Синти Шелтон - Букет горных фиалок

В гостиной их ждал накрытый стол. А у стены, рассматривая висевшую на ней абстрактную картину, стоял Джереми.

Полотно подарил Адели один из ее поклонников, художник. Элль картина не нравилась.

— Цыган, тебе откупоривать бутылки, — сказал Луазо.

Джереми обернулся. Он рассеянно улыбнулся и кивнул.

— Джереми, вам понравилась картина? — спросила Аделаида.

— Простое любопытство, — ответил он, по-прежнему улыбаясь. — А картина мне не понравилась.

Медальоны по-милански и спагетти оказались выше всяких похвал. Луазо без ложной скромности принимал восторженные комплименты, явно переходящие в лесть.

— У меня это в крови, — заявил он. — Гастрономия есть высшее искусство, и пренебрегать им легкомыслен-, но и даже преступно. К тому же я человек беспокойный и непоседливый, люблю дикую природу, такую, где до ближайшего ресторана с приличной кухней не менее! полутора тысяч миль. Вот и приходится выкручиваться. А так я сам себе и ресторан, и шеф-повар. А теперь… — Луазо поднялся из-за стола. — Минуточку…

Он вышел из гостиной и через минуту появился снова, держа в обеих руках торт, украшенный горящими свечами, и распевая во все горло: «Happy birthday to you!»

Аделаида подхватила вслед за Луазо, а Элль в смущении замерла. Она совершенно не ожидала такого развития событий.

Луазо поставил торт посередине стола.

— Ну, Цыган, дуй!

Джереми набрал в легкие воздуху, нагнулся, нависая зад тортом, и одним сильным выдохом загасил все свечи. Две тоненькие цветные свечки упали в торт.

Адель захлопала в ладоши:

— Браво!

— Торт — тоже твоих рук дело? — спросил Джереми, обращаясь к Луазо.

— Что ты! До таких высот мне далеко. — Луазо потянулся за бокалом вина. — Выпьем в честь новорожденного!

Элль преодолела чувство неловкости и повернулась к Джереми.

— Я тоже поздравляю вас, — сказала она ему. — Извините, но я даже не предполагала…

— Спасибо, — ответил Джереми. — Я очень благодарен вам за то, что вы пришли.

Элль испытала странное ощущение раздвоенности: сказанное могло быть пустой формулой вежливости, но у Джереми была необычная манера говорить. Говорил он спокойно, мягко, с почти незаметным акцентом (Элль никак не могла угадать каким), немного растягивая слова. Но в голосе его звучала необычная интонация — искренность каждого слова, которое он произносил, отстраненная искренность, — казалось, он спокойно в чем-то признается — да, это так, а не как-нибудь иначе. Его спокойствие действовало почти гипнотически: Элль, сидя рядом с ним за столом, буквально физически ощущала невозмутимость и надежность этого человека. Она посмотрела прямо ему в лицо, он ответил ей таким же открытым взглядом. Элль впервые заметила, что левое ухо Джереми проколото и в мочку уха вдета крохотная золотая серьга.

— Спасибо, — повторил Джереми, поднял со стола свой бокал и протянул его ей.

Она подняла свой и протянула навстречу. Бокалы соприкоснулись с легким звоном, и Элль почудилось, что это не звон стекла. Ей показалось, что зазвенел, разбившись, лед недоверия по отношению к Джереми.

Он не рисовался, в его поведении не было позы. Он был тем, кем он был, — спокойным до неправдоподобия человеком, погруженным во что-то известное лишь ему одному.

Элль почувствовала, что волей-неволей поддается его ненавязчивому, но действенному обаянию.

«По крайней мере, мне будет приятно видеть его в числе своих знакомых», — сказала она себе. Знакомых… И у нее возникло желание узнать о нем побольше. Она была уверена, что он ответит ей безмятежно и непринужденно, как, похоже, делал все, как вот сейчас рассматривал ее открыто, не прячась, и у Элль не появлялось желания поставить его на место.

— Джереми, почему Луазо называет вас Цыганом?

— спросила она. — Вы совсем не похожи на цыгана.

— Я полтора года провел в Испании, кочуя вместе с цыганским табором, — ответил он. — Там же, в Испании, я и познакомился с Луазо.

— Вы тоже занимаетесь альпинизмом?

Джереми покачал головой, словно сожалея:

— Нет, для альпиниста я слишком велик. Правда, Луазо?

Вместо ответа раздалось громкое шуршание бумаги. Луазо и Адель в четыре руки протягивали Джереми небольшой сверток, перевязанный атласной голубой лентой. Джереми принял его, повертел, осматривая со всех сторон, и осведомился:

— Что это? Подарок?

— Давай разворачивай, — приговаривал Луазо. Джереми снял ленточку и развернул бумагу.

— Ух ты, — сказал он, извлекая предмет, похожий на сильно вытянутое яйцо коричневого цвета с рядом мелких круглых дырочек на выпуклом боку. — Окарина…

— Справишься? — поинтересовался Луазо.

— Ты хочешь, чтобы я на ней сейчас сыграл?

— Ну да.

— Тогда подождите секундочку.

У длинного яйца, кроме дырочек, оказался короткий отросток, который Джереми приложил к губам. Раздался негромкий переливчатый звук. Тембр звука что-то неуловимо напоминал, но Элль не могла припомнить, что именно.

Джереми начал играть. Это была грустная, но тем не менее очень красивая мелодия. И совершенно незнакомая. В гостиной стало очень тихо.

Закончив, Джереми осторожно положил окарину на стол.

— Хорошо, — сказал он. — Спасибо. Такой у меня нет. Элль показалось, что между стен еще плавают печальные звуки. Она была удивлена. Удивлена всем: Испанией, табором цыган… И мастерским исполнением на забавном инструменте.

Первой тишину в гостиной нарушила Аделаида:

— Что вы играли, Джереми?

— Это колыбельная одного из племен канадских индейцев. Ей несколько сотен лет. Мне приходилось бывать у них в резервации, там я и выучил ее. И не только ее.

— Индейцы?

— Да. Племя называется шауни, если вам это о чем-то говорит.

Адель пожала плечами:

— Не припоминаю, хотя в детстве я много читала про индейцев. Томагавки, скальпы, боевые кличи…

Джереми вежливо улыбнулся.

— Но я никогда не слышала их музыки и не могла предположить, что она такая чудесная. Вы не могли бы исполнить что-нибудь еще?

— С удовольствием…

— Погодите, — встрепенулась Аделаида. — Давайте потушим свет и зажжем свечи. У меня есть. Луазо, помоги.

Элль и Джереми остались в комнате одни. Он взял окарину на ладони и тихонько покачивал ее, будто баюкал. Элль впервые обратила внимание на то, какие у Джереми длинные пальцы.

— Вы были в Канаде? — спросила она, потому что молчание стало ее тяготить.

— Я там родился. — Джереми нежно погладил пальцем матовый глиняный бок окарины. — В маленьком городке у Великих Озер.

«Так вот откуда у него такой акцент — он канадец, вероятно французского происхождения», — подумала Элль. Из соседней комнаты доносились шум и смех. Джереми засмеялся и сказал:

— Мне даже в голову не приходило, что поиск свечей настолько увлекательное занятие. Может, присоединимся?