Анна Варенберг - Татьянин день. Неразделенное счастье

— Почему Сережа до сих пор не позвонил? — спросила Таня. — Вдруг с ним что-то случилось?

— Если бы что-то случилось, мы бы давно про это узнали, — Тамара отвела глаза. — В любом случае, наши всегда помогут, в этом даже не сомневайся.

— Да умом-то я понимаю… Только сердцу не прикажешь. Не получается, — тяжело вздохнула Таня.

Василий Иванович, на другой день встретивший Таню и Тамару Кирилловну в аэропорту, по дороге тоже вздыхал, хмурился:

— Да, вот так: раз — и нет человека. И ведь не старая совсем, жить да жить. Да, мать, конечно, никто не заменит, это понятно. Но ты, Тань, держись. Родственники не бросят, помогут, чем смогут.

— За дорогой смотри, — оборвала его Тамара, безуспешно пытаясь не допустить, чтобы полковник наговорил лишнего. — Тань, кому названиваешь-то? — спросила она, заметив, как племянница снова и снова набирает на своем мобильном какой-то номер — по-видимому, безуспешно.

— Да Сергею, — озабоченно откликнулась Таня, — а он трубку не берет.

— Так, ясное дело, в тюрьме телефоны отбирают, — тут же брякнул Василий Иванович, полностью подтверждая Тамарины опасения относительно того, что у него ничего на языке не держится.

— В тюрьме?! В какой тюрьме?! — закричала Таня, теряя всякий контроль над собой. В истерике она вцепилась в полковника, так что тому чудом удалось избежать аварии на дороге, поспешно съехав на обочину и остановив машину.

Тамара Кирилловна и Василий Иванович наперебой принялись успокаивать Таню, объясняя ей, что именно произошло, пытаясь убедить в том, что в прокуратуре непременно разберутся… Но она почти ничего не слышала.

— Говорят, беда одна не ходит. Но чтобы так все сразу навалилось… Как будто со смертью мамы вся жизнь на кусочки разваливается, — рыдала Таня, чувствуя себя так, словно попала в настоящий водоворот зла и захлебывается в нем. — По кусочку отрезают все, что у меня есть, самое дорогое… Мама, Сергей, работа… За что?! — Она, наконец, замолчала, невидяще уставившись перед собой.

— Поехали, что ли? — неуверенно спросил полковник.

— Поехали, — кивнула Тамара, — Только, говорю же тебе, на дорогу смотри. А то до дома не доедем.

— Домой мы не едем, — неожиданно твердо возразила Таня. — Надо в прокуратуру. Я должна увидеть Сережу.

На следующий день, едва Игорь Гонсалес переступил порог своего кабинета, ему позвонил Радомысленский.

— Добрый день, Иван Иванович, — поздоровался Игорь, нутром чуя, что звонок в такое раннее время не предвещает ничего хорошего, — Что-нибудь случилось?

— Не случилось пока, но кое-что меня беспокоит, — отозвался Иван Иванович. — Знаешь, как говорят: гораздо легче болезнь предотвратить, чем лечить. Надо принимать меры при первых же симптомах. А симптомы у нас с тобой очень тревожные.

— Да что случилось-то? — Игорь начал терять терпение. — У меня все в порядке, я же докладывал. Фирма переоформлена, все в моих руках, можно запускать наши схемы и спокойно снимать пенки.

— Экий ты прыткий, — раздраженно прикрикнул на него Радомысленский, — Пенки ему снимать не терпится, видишь ли! А известно ли тебе, что у нас тут, наверху, волна прошла? Кое-кто шепоток пустил, интерес проявляет нездоровый. Да ладно бы, толь ко к твоей фирме, но и моя фамилия всплывает. А'это, как ты понимаешь, мне совсем уже не нравится. Я человек скромный, мне лишняя реклама ни к чему. Может, ты знаешь, кому это неймется?

— Да ерунда, скорее всего, — поморщился Гонсалес. — Наверное, Горин лапками сучит, пытается положение исправить. Ничего у него не получится. Иван Иванович, ну подумаешь, кто-то что-то спросил! Это даже не проблема, а так, недоразумение.

— В общем, так, Игорек: это твои проблемы и твои недоразумения, — нетерпеливо отозвался Радомысленский. — Давай разруливай. А я пока в сторонке, меня не тревожь. Начнем работу, когда недоразумения у тебя закончатся. Все, с комсомольским приветом.

— Иван Иванович!.. — почти крикнул Игорь, но тот уже разорвал связь. — Ничего себе денек начинается, — проворчал он, все еще держа трубку в руке. — Ах ты, пенек замшелый, родимое пятно на теле человечества! Реклама ему, видишь ли, не нужна! Сидел бы только, штаны протирал да чужими руками жар загребал. Нет, дорогой мой благодетель, так дело не пойдет… — Игорь сам набрал номер, вставая и подходя к окну. — Иван Иванович, это я опять. Выслушайте меня! — потребовал он, — Вы же знаете, я человек слова. Я же установил контроль над фирмой, разве нет? Будьте уверены, и дальше все пойдет как по маслу. А Горин пусть шебуршится, все равно поезд уже ушел. Иван Иванович, я уверен, что незачем время терять. Пора наши схемы включать. Думаю, первый заказ можно уже оформить…

— О, да, ты честный человек, это точно! — даже развеселился Радомысленский от такой неприкрытой наглости и меленько захихикал. — Ладно, Игорек, допустим, что Горин вне игры. А благоверная твоя как? Не учинит раздел фирмы? Знаешь, когда машина на ходу, колеса не меняют.

— Говорил же я вам, — раздраженно произнес Игорь, — не будет никакого развода, а следовательно, и раздела фирмы не будет. В самое ближайшее время я предоставлю вам гарантии…

— Вот теперь я слышу слова не мальчика, но мужа, — одобрил Иван Иванович. — Предоставишь гарантии — будем работать, не вопрос. Заказы пойдут, как договорились. Но пока твердых гарантий нет — извини. Давай, Игорек, я в тебя верю, ты горы свернешь. Жду результатов! Пока.

Игорь уселся в кресло, вытирая выступившую на лбу испарину. Затем плеснул себе коньяку, процедил:

— Фу, утомил, осел упрямый.

Выпив, он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

Кто-то, не давая себе труда предварительно постучаться, вошел в кабинет. Игорь резко дернулся и вскочил: перед ним стояла Таня Разбежкина.

Он ожидал увидеть ее изможденной, осунувшейся, отмеченной суровым испытанием, но Таня выглядела по-прежнему красивой. Конечно, она была бледна. На висках голубели вены. Она казалась полупрозрачной. Огромные круги усталости очерчивали ее глаза, но они могли сойти за искусно наложенные тени косметики. Только в серых глазах читалось страдание, и, увидев эту боль, Гонсалес почувствовал себя куда увереннее.

— Танечка, мне так жаль, — он бросился к жене, старательно играя сочувствие. — Вера Кирилловна была замечательная женщина…

— Да ладно, Игорек, — Таня отшатнулась, готовая сделать все что угодно, лишь бы избежать его фальшивых объятий. — Я вижу, как ты тут скорбел. Стоило мне на несколько дней уехать…

— А что такое, милая? — Гонсалес изобразил искреннее изумление. — Фирма работает как часы. Таня, я мужчина, и я принял решение. Я забочусь только о тебе и о нашем будущем ребенке, — продолжал он. — Мы же с тобой одна семья! Как я могу отнять у тебя фирму? Все это принадлежит нам и будет принадлежать нашим детям…