Анна Варенберг - Татьянин день. Неразделенное счастье

— Ну и зачем ты меня сюда привез?

— Скажи, радость моя, разве нам здесь было плохо? — Игорь обнял ее — требовательно, настойчиво.

— Хочешь уложить меня в постель? — спокойно поинтересовалась Таня, испытывая непреодолимое отвращение к нему. — Ты сейчас сам себе не противен?

— Вроде бы ты готова была пойти на любые жертвы, чтобы вытащить из тюрьмы своего Сереженьку, — холодно отозвался Гонсалес. — Я могу, такая возможность есть… Но за это я прошу твоей благосклонности, назовем этот так, прямо сейчас.

Он отпустил Таню и с комфортом, закинув ногу на ногу, расположился в кресле, наблюдая за ней, будто за каким-то плохо прирученным животным в зоопарке. Таня медленно подняла руки и взялась за горловину свитера, будто собираясь его снять.

— Ну вот, давно бы так, — кивнув, одобрил ее действия Игорь. — И какая в этом трагедия? Но можешь так не спешить. Я не собираюсь добиваться от тебя грубым вымогательством того, что мне и так принадлежит по праву. И будет принадлежать до тех пор, пока я этого хочу. Это очень мило с твоей стороны, — он окинул Таню похотливым, оценивающим взглядом, — но мой товар стоит дороже.

Произнеся эту тираду, Игорь вышел из комнаты и вскоре вернулся с простой пластиковой папкой в руках.

— Вот, оцени, — Он вынул оттуда какой-то листок, — Вроде как ничего особенного, обычная бумажка, только всех денег мира недостаточно, чтобы я с ней расстался.

— Что это? — Танин голос дрогнул и сорвался.

— Индульгенция для твоего несчастного узника, пропуск на свободу, — объяснил Гонсалес. — В общем, все очень просто: если этот клочок бумаги появится в деле — твой Сергей будет свободен, а все обвинения с него сняты.

— Дай сюда! — бросилась к нему Таня.

— Осторожней, а то порвешь, — свободной рукой Игорь вроде бы не сильно толкнул Таню, но она упала на диван. — Ты же слышала, ей цены нет. Надо же, какие страсти из-за этого Сергея! Ты можешь мне объяснить, чего все бабы по нему с ума сходят? Что вы с Бариновой в нем нашли? Тоже мне, мачо.

— А это не твое дело, — проговорила Таня, задыхаясь ог унижения, ненависти, бессилия.

— Как раз мое, — возразил Гонсалес, — Очень даже мое, хотя и к сожалению. Значит, так, птичка моя, если хочешь, чтобы этот бесценный документ попал к следователю, тебе придется отказаться от Сергея. Навсегда.

Таня ахнула и закрыла лицо руками, раскачиваясь, как в трансе, из стороны в сторону.

— И долго мы будем молчать? — потерял терпение Игорь, — Зачем так усложнять, Танечка? Вот условия, если ты их принимаешь — все. Как говорится, ударили по рукам и занялись делом. А мы жуем эту тему уже несколько часов.

— Я одного не понимаю: зачем тебе нужно, чтобы я отказалась от Сергея? — глухо, с непередаваемой мукой в голосе, спросила Таня. — Ты получил все, что хотел, фирма — твоя. Если боишься, что я начну ее делить, — я готова письменно отказаться от своей доли. Ну ладно: я согласна не разводиться с тобой, тогда уж можешь быть совершенно спокоен за свою фирму: я не буду отпиливать у тебя свою половину… — Она лихорадочно вспоминала, что еше может предложить в обмен на свободу для Никифорова.

— Этого мало, — выслушав, отозвался Игорь. — Я хочу, чтобы ты сама заставила Сергея навсегда исчезнуть из твоей жизни. Ты хорошо помнишь, как было за решеткой? Так вот, представь, что твоему Сереже предстоит насладиться этим в полной мере. А ведь он еще не оправился от травмы, бедняжка. Любая драка с уголовниками — и все, скромный столбик на скромном холмике. И благодарить за это он должен будет тебя, твои упрямство и эгоизм. А ведь все так просто: нужно всего лишь принять мои условия — и у твоего Сережи все будет хорошо. — Он еще немного помолчал, но Таня, потрясенная, раздавленная, не издала ни звука. Она только смотрела на Игоря — так, словно перед ее глазами находилась разверстая могила, из которой к ней тянет руки полуразложившийся мертвец. — Пауза затянулась, зрителям становится скучно, — раздраженно бросил Гонсалес, — Хорошо, я тебя подтолкну к решению. Смотри, вот распоряжение Сергея, запрещающее использовать бракованные лестничные пролеты. Вот подпись, что прораб это распоряжение прочитал и принял к исполнению. Как только эта волшебная бумага попадет к следователю — Сергея освободят. Здорово, правда.

— Значит, это ты ее выкрал, — прошептала Таня, — Хорошо, ты победил, сдаюсь, — Она протянула руку: — Дай мне эту бумагу и…

— Э, нет, — хмыкнул Гонсалес, — такой вариант мы уже обсуждали. Я хочу, чтобы сначала ты выполнила мое условие. Пусть он исчезнет из нашей жизни. Навсегда.

— Я не могу… — Таня снова закрыла руками лицо. Потом подняла голову: — Хорошо. Я принимаю твои условия.

— Ну, если подумать… Ты действительно всегда делаешь то, что обещаешь. Странная женщина… — Игорь, кажется, даже слегка растерялся. Он ожидал слез, криков, истерики, а вместо всего этого — такой спокойный тон!

— Тебе это странно, потому что ты никогда никого не любил. И я очень сомневаюсь, что тебя хоть кто-нибудь любил. Бедный ты, бедный, — теперь она смотрела на него без тени ненависти, с одним только бесконечным состраданием.

— Странно, но я тебе верю. — Гонсалес не выдержал этого взгляда. Ему вдруг стало душно в комнате и захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда, — Как трудно было бы жить, если б на свете совсем не было честных людей! — попытался он съязвить.

— Когда ты отнесешь документы следователю? — спросила Таня, — Мы теряем время, а Сережа там… Следователь может не дождаться и передать дело в суд.

— Ну что ты, — отмахнулся Гонсалес. — Мне нужно не так уж много времени, чтоб выдернуть его из СИЗО. Чуть доработаю план операции — и все: господин Никифоров свободен! Все свободны! Я еще не совсем придумал… Но ты узнаешь об этом первая, обещаю.

В дверь кабинета Черенкова просунулась голова конвойного:

— Никифорова заказывали?

— Запускай! — кивнул следователь.

— Мне очень нужно выйти отсюда, — с ходу начал Сергей, — Подпишу все что угодно.

— Ну зачем же, «что угодно», — засомневался Черенков, не ожидавший такого поворота событий. — В принципе, я могу отпустить тебя до суда под подписку о невыезде. Есть человек, который видел это чертово распоряжение насчет пролетов… — Горин уже успел посетить этот кабинет, да и Таня Разбежкина, хотя ей и было накануне отказано в свидании с Сергеем, клялась, что лично держала в руках злополучный документ, — Но это слова, а их в папку не подошьешь. Так что…

— Если подпишу, что виноват, вину признаю — выпустите? — нетерпеливо спросил Никифоров.

— Похоже, тебе действительно приспичило… — покачал головой Черенков и вдруг проговорил очень тихо, доверительно: — Слушай, Никифоров, это признание пока никуда не пойдет, будет лежать у меня вот здесь… в секретном ящичке, — Он выдвинул ящик стола, — Как гарантия, что ты никуда не сбежишь. Если будет доказано, что ты в самом деле ни при чем, — я просто порву его на мелкие клочки и по ветру развею. Но! — Он грозно поднял указательный палец. — Если до того, как это случится, ты сделаешь хоть один шаг за пределы Москвы — ой, как я тебе не завидую. На всякий случай спрашиваю еще раз: ты понял, что из Москвы — ни ногой? Потому что, если сбежишь… будешь долго загорать — где-нибудь на вечной мерзлоте. Значит, проникся?