Анна Варенберг - Татьянин день. Неразделенное счастье

— Тань, не нужно, — Никифоров снова сел рядом с ней, — Мне не на что обижаться. Потому что ты кругом права. Не скажу, что мне было легко слышать эти слова, но я ведь каждое из них заслужил. Потому что я негодяй — более подходящего слова и не подобрать. Знаешь, я за эти дни обо всем передумал — и о нас, и о том, что тебе пришлось пережить за все эти годы. Даже представить трудно, как тебе досталось. И ото всех: лучшая подруга подставила, ее отец помог, Горин предал, а главное, я оказался не лучше. Что ты за эти пять лет передумала, как у тебя душа не сгорела? А я в это время в своих переживаниях купался, — он со злостью ударил себя кулаком по колену, — Ну как же, у меня, видите ли, есть гордость. Ты страдала, а я утешался с твоей подругой. И что после этого удивляться? Ясно, что такое не прощается.

— Что ты говоришь? Ты так ничего и не понял, — возразила Таня. — Я никогда тебя не винила, и в мыслях такого не было. Пойми же ты, наконец, что все это я на тебя выплеснула с одной-единственной целью: чтобы Игорь от тебя отстал. Понимаешь?!

— Прости, — покачал головой Сергей, — не могу поверить. Теперь я никому не верю. И ничему, даже своим глазам, ушам. Я вот сейчас тебя слушаю, а у меня в голове те слова, и каждое, как удар колокола, — бум, бум. Все заглушают. Виноват, виноват, виноват. И никуда не спрятаться. Может, я с ума схожу? Правда в тех твоих словах. И теперь, что бы мы с тобой ни говорили, все будет, скажем так, бледно выглядеть. Ты хочешь мне что-то объяснить, а ведь это совсем неважно. Остается только один маленький вопрос: как мне с этой правдой жить. Зная, что я подлец, подлец полный, окончательный… Ей-богу, легче было бы срок отсидеть.

— Ну хватит, давай эту ниточку оборвем, а то она какая-то бесконечная, — Таня еще раз попыталась что-то исправить, — Ты все-таки пришел — хочешь, давай попробуем все это пережить вместе. Ведь ты же сильный, да и я вроде пока ни в чьей поддержке не нуждаюсь, сама хожу…

— Ты меня совсем не знаешь: я потому и пришел, что слабый, — Никифоров решительно поднялся, — Так захотелось увидеть тебя еще раз — ничего не мог с собой поделать. Ну ладно, оборвем ниточку. Прости меня, если сможешь.

Выйдя из больницы, Сергей немного постоял, а потом, будто что-то бесповоротно для себя решив, набрал телефонный номер.

— Мишка, слушай внимательно. Скинь мне эсэмэской свои паспортные данные, о'кей? Зачем-зачем… Много будешь знать — не успеешь состариться. Давай, жду.

После этого он подошел к краю тротуара и поймал первую попавшуюся машину:

— Командир, где тут ближайшие авиакассы?…

Татьяна Баринова, снова оставшись одна, вдруг почувствовала, что… что ей стало совершенно безразлично, вернется Сергей когда-нибудь или нет. Черт возьми, сколько можно унижаться, плакать, ждать, терпеть его откровенные издевательства?! Какой жалкой, никчемной дурой она, наверное, выглядит со стороны, пять лет подряд бегая за собственным мужем наподобие влюбленной малолетки!

Когда супруг все-таки изволил объявиться, Татьяна не удостоила его ни единым словом. Сергей, засунув руки в карманы, в задумчивости постоял посреди гостиной и начал первым:

— Я наконец-то все понял и принял решение. Как говорится, окончательное и бесповоротное. — Если он ожидал, что эти слова должны произвести на Татьяну определенный эффект, то напрасно: она по-прежнему молчала. — В одной старинной притче осел никак не мог сделать выбор между двумя вязанками сена — так и умер от голода, бедняжка. И вот я, как тот осел, тоже не мог выбрать между двумя Татьянами… Кому из вас и дальше портить жизнь? Так что, всем будет лучше, если я вас обеих освобожу от своей… малоприятной персоны. Все, милые Танечки, вы свободны. Летите.

Его последние слова, а в особенности тон, которым они были произнесены, все-таки проняли Баринову:

— Сережа, не пугай меня. Ты… собрался что-то сделать с собой? — тревожно спросила она.

Никифоров уставился на жену в полнейшем недоумении, а затем ухмыльнулся:

— Собрался, но совсем не то, о чем ты подумала… Надо же, какая у тебя богатая фантазия! Я просто хочу попробовать пожить спокойно, без стрессов. Я уже купил билеты… И хотя они не лотерейные, я рассчитываю по ним кое-что выиграть. Завтра мы с Мишкой будем уже далеко-далеко. Полетим, как в сказке: за горы высокие, за реки широкие, за синие моря…

— Ты с ума сошел? — вежливо поинтересовалась Татьяна.

— Пока еще нет, — возразил Никифоров, — И сейчас, пока еще «нет», надо делать ноги. И работать, работать, работать. Строить дома, я же строитель. Видишь как? — развел он руками, — Свою жизнь построить не сумел, а дом — намного проще.

— Ты что, действительно уезжаешь? — осознала полнейшую серьезность его намерений Баринова. — Куда?

— А тебе зачем? Ну, в дальние края, на комсомольские стройки, — не совсем определенно проворчал Сергей, словно вопрос об его пункте назначения был задан посторонним человеком с улицы, — Само собой, тебя, дорогая жена, я освобождаю от клятвы супружеской верности. Можешь продолжать свои… э-э… контакты с Анатолием. Ну или еще с кем-нибудь!..

— Привет, — несколько натянуто поздоровался Миша Никифоров, входя в Танину палату и складывая на тумбочку полиэтиленовые пакеты, — Вот, здесь все только полезное… и вкусное.

— Спасибо, Миш. — Тане Разбежкиной совсем не хотелось кого-то видеть, а тем более разговаривать, но просто отвернуться от Мишки она не могла. Все-таки человек внимание проявил, — Каким ветром тебя занесло?

— Можно сказать, попутным: шел мимо — дай, думаю, зайду. Тань, — Мишка замялся и выдавил, отводя глаза: — Ты… Ну, в общем, не сердись на Серегу. Его тоже можно понять, он тебя… — Миша осекся, — ну да, он все это воспринял как предательство, но…

— А ты? — Встречным вопросом Таня освободила его от тягостной необходимости продолжать.

— Я? Да если бы я считал тебя такой, разве пришел бы? — воскликнул младший Никифоров, — Я понимаю, что… в общем, что ты ничего такого… Ну, во всяком случае, ты, вот так вот, намеренно, не могла… — Он мялся и мямлил, доказывая тем самым, что думает несколько иначе, чем говорит. — Тань, я понимаю, в жизни может случиться что угодно… Во всяком случае, хочу понять, потому что…

— И на том спасибо, — с грустной иронией отозвалась Таня, — Ты еще что-то хотел сказать?

— А, ладно, — решился Мишка. — Теперь уже можно, все равно ничего не изменит… В общем, мы с Серегой улетаем. Сегодня.

— Улетаете? — потрясенно ахнула Таня, невольно снова принимаясь плакать. — Ну да… вот и все. Значит, он меня такой и запомнит: подлая гадина, которая… Как я жить буду с таким камнем на душе? — Мишка даже не представлял себе, что на это ответить. Таня вдруг решительно, резко встала с постели: — Миш, я должна его увидеть. — Мечась по палате, она лихорадочно, будто, забыв о Мишином присутствии, начала переодеваться, — Не могу я вот так… не знаю, что скажу… он должен понять! А может, еще не все потеряно? Может, он простит меня? Может, он меня выслушает и никуда не поедет? Нет, правда, куда, зачем он бежит?!