Вера Колочкова - Две Розы [litres]

– А тебя этот вопрос больше всего волнует, да?

– Ну так ведь… Надо же где-то жить…

– Живи. Я же тебя не выгоняю. Приеду в Москву, мы оформим развод, я соберу свои вещи и уеду. А ты живи, сколько тебе нужно… Может, и впрямь повезет, и найдешь себе хорошего продюсера, который оценит и отсутствие килограммов, и сантиметров на талии… Как говорится, каждой твари по паре…

Пока Алла осмысливала открывшуюся перспективу «пожить в его квартире сколько нужно», он успел озабоченно глянуть на часы, собраться с духом и проговорить довольно твердо:

– Все, Алла, мне пора идти. Надеюсь, мы уже все решили. Позвони, когда сможешь найти время, чтобы сходить со мной в загс и подать документы на развод, и я…

Она не дала ему договорить, бросилась на шею, забилась в истерике – уже почти настоящей…

– Я не пущу тебя, Гриша, не пущу! Ты никуда не пойдешь! Пожалуйста, послушай меня, я ведь не все еще сказала…

– Все, Алла, все! – с силой отодрал он от себя ее руки, жестко схватил за предплечья, глянул в глаза: – Все, успокойся, пожалуйста. Мне надо идти, меня ждут!

Видимо, она что-то прочла в его глазах, обмякла, заскулила тихо. Он усадил ее в кресло, сходил на кухню, принес воды. Потом снова посмотрел на часы…

– Мне плохо, Гриш… Мне очень плохо… Я умру сейчас… Не уходи, пожалуйста, так быстро, прошу тебя… А вдруг я умру? Подожди хоть, когда Танька придет…

Алла была и впрямь очень бледной, глотала воду с трудом. Гриша снова глянул на часы и проговорил нехотя:

– Хорошо, я останусь. Я подожду, когда ты придешь в себя. Тебе надо успокоительное принять, наверное. Сейчас найду что-нибудь…

Вернувшаяся поздно вечером Таня застала Алку одну, сидящую на диване. Она уже не плакала, только икала горестно.

– А Гришка где? Я тут гуляю весь вечер, чтобы вам территорию освободить… А его нет, что ли? Где он? – тихо спросила Таня, понимая, что не стоило бы и спрашивать…

– Он ушел… К этой… Сказал, что со мной разведется… Представляешь, сволочь какая? – горестно проговорила Алла, снова начиная плакать.

– Кто сволочь? Гришка? Он тебя из квартиры теперь выгоняет, да?

– Нет, не выгоняет… Сказал, я могу там жить сколько нужно…

– Ну, так чего он тогда сволочь-то? Наоборот… Я всегда знала, что Гришка – мужик порядочный! И ты давай не реви, а радуйся, что он так поступил, а не по-другому! Хотя я с тобой насчет сволочи согласна все же… Если бы мой Пашка к другой ушел, я бы прибила его за это, честное слово! Живого места бы не оставила! Да не реви, Алка, не реви! Чего теперь сделаешь-то? Ничего и не сделаешь… Сволочь он, конечно, порядочная…

Роза долго стояла у окна, вглядывалась в сгущающиеся сумерки. Дверь в комнату открылась, вошла Роза Федоровна с Маргариткой на руках, проговорила тихо:

– Хнычет уже, проголодалась, наверное… Да и спать ей пора…

– Да, бабушка. Сейчас накормлю. Давай ее сюда…

Роза повернулась от окна, и Роза Федоровна чуть не ахнула от испуга – лицо у внучки было осунувшимся и будто неживым, будто ушли из него все краски. Передавая ей в руки Маргаритку, произнесла сочувственно:

– Не надо, Розочка, прошу тебя… Не надо так горевать…

– Все хорошо, бабушка, что ты. Не переживай, тебе нельзя. Иди на кухню, тебе лекарство пора принимать… Я уложу Маргаритку и тоже приду, будем с тобой чай пить… Иди, бабушка, иди…

Роза Федоровна послушно повернулась, ушла на кухню. Села за стол, положила перед собой ладони с набухшими венами. Вздохнула горько. Вот что наделала, дура старая, а? Ведь жили себе спокойно… А теперь что? Розочка теперь страдать будет…

Она даже не поняла поначалу, что в прихожей тренькнул дверной звонок. Потом догадалась, что надо дверь открыть… Хотела встать, да ноги не шли. И сердце замерло.

Наконец одолела себя, встала. Шагнула из кухни в прихожую… И остановилась от изумления. Слишком уж картина хорошая перед ней открылась. Изумительная просто картина – Гриша и Роза целовались с таким упоением, что не замечали ничего вокруг. Даже не заметили, как она из кухни вышла. И когда это Розочка успела из комнаты на звонок выпорхнуть? Повернувшись, она тихо юркнула в Розочкину комнату, подхватила спящую Маргаритку, переложила в коляску и потянула ее за собой, тихо бормоча себе под нос:

– Пойдем со мной, деточка… Сегодня у бабушки спать будешь, без мамки… Только ты крепко спи, деточка, мамке не мешай, прояви понимание. Мамке-то нынче не до тебя, так тоже бывает… Сейчас мы только в дверь с коляской просунемся, а там сразу в мою комнату прошмыгнем! Вот и хорошо, и не заметили нас даже…

А утром Роза Федоровна проснулась ни свет ни заря. Сон был таким крепким, какого давно не было, и тело вполне отдохнуло, хоть вставай да пляши… И птицы за окном пели так сладко! И душевный настрой был тоже сладок на вкус…

Маргаритка спокойно спала в коляске, разметав ручки, улыбалась во сне. Вот и хорошо, и пусть еще часок поспит… За этот часок можно столько хороших дел переделать! Например, блинчиков целую гору напечь… Интересно, Гриша любит блинчики или нет? Любит, наверное. Кто же от свежих блинчиков на завтрак откажется? Да еще и с начинкой… С творогом, с медом, с клубничным вареньем…

Когда работа на кухне кипела вовсю, она услышала в дверях Гришин голос:

– Доброе утро, Роза Федоровна. Как тут у вас вкусно пахнет! Умопомрачительно просто!

– Так я блинчики пеку, Гришенька… Давай садись, пробу снимать будешь!

– Так это всегда пожалуйста, что вы… Даже и уговаривать меня не надо!

– А вот еще и кофеек свеженький я сварила…

– И от кофейка не откажусь! А что это вы с утра так внимательно смотрите, Роза Федоровна? – указал он глазами на телевизор, притулившийся на холодильнике.

– Так я всегда «Новости» по утрам включаю… Надо же знать, что там в мире случилось. А вдруг война, а мы и не знаем?

– Нет, нам войны не надо, Роза Федоровна, что вы… А можно я на спортивную программу переключу? А то я даже финала кубка конфедераций не видел… Хоть счет узнать, как сыграли…

– Да ради бога, Гришенька!

Пока Роза Федоровна ставила перед ним чашку с кофе и тарелку с блинчиками, Гриша начал переключать каналы, отыскивая спортивную программу. Вдруг рука слегка дрогнула, остановившись на канале МУЗ-ТВ… И в кухню ворвался голос музыкального телеведущего, выкрикнувшего с почти истерическим надрывом:

– А сейчас я представляю восходящую звезду сезона, певицу Мадлен! Встречайте! Это ее дебют на телевидении! Запомните это имя – Мадлен!

Экранная Маруся Остапенко резво выскочила на сцену и начала усердно двигаться, едва дождавшись, когда зазвучат первые такты нехитрой мелодии. В ее усердии наблюдалось даже некоторое остервенение: все ходило ходуном, все было задействовано, что можно и что нельзя, – и руки, и ноги, и грудь, и живот, и круглая попа, обтянутая короткими шортами. И локти, и колени, и плечи, и даже голова… Особенно голова вертелась так, что казалось, вот-вот оторвется от шеи и покатится по сцене…