Уинтер Реншоу - P.S. I Dare You. Я бросаю тебе вызов

Двери закрываются.

Я еду вниз, на первый этаж, и в голове у меня царит полная неразбериха.

Я не понимаю, зачем ему понадобилось устраивать такое шоу ради того, чтобы сказать мне, что это не повторится. Ему нужно было лишь сказать, что он со мной согласен, и на этом закрыть вопрос.

Если он намеревался сделать так, чтобы я его возненавидела, то, должна признать, это сработало.

Это было… интересно.

Должен признать, я ожидал, что сегодня она на меня набросится. Я ожидал, что напряжение станет слишком сильным, и нам придется дать ему выход – особенно потому, что в пятницу мы не перемолвились ни единым словом, поскольку отец загрузил меня сверх предела. Но в итоге получилось так, что Аэрин пришла в офис, сделала именно то, что я ей поручил, и не вспылила, не накричала на меня.

Я не привык к подобному – к женской сдержанности.

Но это и к лучшему.

За последнюю неделю моя жизнь изменилась до неузнаваемости. И если бы в этот коктейль добавились лишние сложности, стало бы только хуже. А кроме того, если я стану трахать свою ассистентку, это покажет, что я ничуть не лучше того человека, наследство которого вынужден принять.

Но это недостойно меня.

И недостойно ее.

И я имел в виду именно то, что сказал: я не трахаю девушек, которых должен видеть каждый день.

– Закрываетесь? – спрашивает охранник, поднимая взгляд от комикса про Человека-паука. Я киваю и направляюсь обратно в отцовский кабинет, чтобы забрать распечатку заключения и запереть дверь. Пять минут спустя я выхожу из здания, решив вернуться домой пешком. Я всю неделю не имел возможности пробежаться, и мои мышцы ноют от постоянного сидячего положения. Мое тело не приспособлено к такой работе.

Заглянув в маленькую восточную аптеку на Хаустон-стрит, я покупаю тот чудо-бальзам, о котором рассказал мне один из моих приятелей, лыжник-олимпиец. Я не знаю, что намешано в этом бальзаме, я знаю только, что он классно пахнет и волшебным образом действует сразу, как только я втираю его в свою кожу.

Выйдя из аптеки, я сворачиваю влево и прохожу мимо модного японского ресторанчика под названием «Кайо», где все столики забронированы на много месяцев вперед – вероятно, потому, что блинчики, свернутые в виде роллов, сейчас считаются крутой закуской. Несколько столиков, стоящих снаружи, заняты посетителями, еще больше людей терпеливо ждет на широких скамьях, уткнувшись носами в свои телефоны.

Переходя улицу, я еще раз оглядываюсь на ресторанчик – и что-то привлекает мое внимание. В патио, за столиком на двоих, сидит Аэрин Кин и вместе с ней, какой-то невероятно красивый мужик в зеленой медицинской форме.

Я смотрю на них достаточно долго, чтобы увидеть, как он улыбается, а она смеется, потом тянется через стол и хлопает его по руке. Он закатывает глаза.

Они выглядят так, словно знают друг друга уже давным-давно и им вполне комфортно вместе. Оба сидят в расслабленной позе – она опустила обычно напряженные плечи, он закинул ногу на ногу.

Так вот почему она так настаивала на том, что нам больше не следует спать друг с другом – у нее есть мужчина.

Я ухмыляюсь, сворачиваю за угол и уматываю ко всем чертям прежде, чем мне начнут лезть в голову разные мысли. Но, сделав примерно десять шагов, я натыкаюсь на невероятно восхитительную блондинку, которая бежит ко мне, размахивая руками.

– О боже! Колдер? Колдер Уэллс, это ты? – Тессали Томас, звезда светского реалити-шоу, которой я по глупости присунул, когда мне было чуть за двадцать, практически обвивается вокруг меня, едва не роняя при этом наземь свою мятно-зеленую сумочку от «Биркин». – Поверить не могу, что это ты! Как жизнь? О-о, ты так круто выглядишь, это просто нечестно. Клянусь, ты смотришься еще лучше, чем тогда, когда мы встречались, и это о многом говорит, потому что…

«Встречались?»

У нас с ней было максимум пять свиданок, и я вряд ли назвал бы это «встречаться».

Я помню, что их было пять, только потому, что в честь нашего «месячного юбилея» Тессали наняла какую-то малоизвестную музыкальную группу, дабы они устроили для нас частный концерт на крыше бильярдного клуба, принадлежащего ее отцу, – в «Мясницком квартале» на западе Манхэттена.

– И чем ты сейчас занимаешься? – спрашивает она, упирая ладонь в бедро и улыбаясь во весь рот. Лоб у нее гладкий, словно стекло, а губы куда больше, чем мне запомнилось. – Что новенького?

Она спрашивает так, как будто ей есть до этого дело. Но я вижу в ее глазах этот жадный взгляд. Отвержение делает с людьми странные штуки, оно заставляет их желать того, что они не могут получить – того, чего они недополучили.

– Выглядишь отлично. Занимаешься кроссфитом? – Она проводит ладонью по моему плечу.

Тессали знает, что не может заполучить меня, но все еще желает этого, даже спустя столько лет.

– Я как раз рассказывала Райе – ты же помнишь Райю? – о том, как на третьем нашем свидании ты возил меня в Вермонт покататься на лыжах. У тебя все еще есть тот самолет? – спрашивает она. – «Сессна», если я правильно помню.

Ее телефон дважды звякает, она поднимает палец, читает короткое сообщение и набивает еще более короткий ответ.

– Извини. – Она смотрит на меня сквозь наращенные ресницы полночно-черного цвета и улыбается все той же дурацкой улыбкой. – Поверить не могу, что налетела на тебя прямо на Хаустон-стрит. Ты живешь где-то поблизости? А я все еще на Лексингтон-авеню.

Она закатывает глаза, словно стыдится того, что проживает в шестикомнатной квартире площадью в две тысячи квадратных футов, купленной ее родителями в честь окончания дочерью Нью-Йоркского университета.

Тессали продолжает болтать, но я ее практически не слушаю. Что-то об общих друзьях, которые будто бы видели меня в Париже прошлым летом. Но сейчас – как бы безумно это ни было – я могу думать только об Аэрин, улыбающейся тому долбаному Доктору Совершенство. О том, как она касалась его руки. О том, как сияли ее глаза. О том, какой непринужденной была ее поза.

Боже, как же с ней хорошо – даже если она ненавидит меня каждой частицей своей души.

Она не похожа на Тессали или других женщин, которые вешаются мне на шею. У этих женщин в глазах читается отчаянная жажда, в улыбках – неуверенность, а в поведении – робость.

Они просто хотят нравиться мне.

А Аэрин этого не хочет.

И я солгал бы себе, если бы стал отрицать, что это вызывает у меня определенные чувства.

– Надо как-нибудь пообедать вместе или хотя бы выпить кофе, – говорит Тессали, отряхивая мой рукав. Она как будто ищет удобный предлог, чтобы прикоснуться ко мне. – Чем ты занят? Какие у тебя планы на сегодня?

– Сегодня у меня куча дел.

Она надувает свои искусственно накачанные губы.