Владимир Полуботко - Латинист и его женщины

— Бывает. Но на это у меня ружьё есть. А стреляю я метко.

— А вот скажите-ка, любезный, — с набитым ртом и с нагловатым смешком спросил Рома, — а по-христиански ли это — волков убивать? Ведь они же, насколько я понимаю, — тоже божьи твари?

— По-христиански, ребята, по-христиански… С волками иначе нельзя поступать.

— Ну, допустим, — не унимался Рома, — волки — это волки. Но вот овечки-то несчастные — вот мы их сейчас кушаем, а они-то чем провинились?

Зинаида оторвалась от своего шашлыка и с надеждой посмотрела на своего Наставника: вот он сейчас задаст этому нахалу!

— Трудно сказать, — неторопливо ответил Платон Петрович. — Видимо, таков закон жизни, а на точное знание правды я не претендую. Просто вегетарианство мне не нравится, если за ним стоит всякое словоблудие. Всё это от гордыни. Надо человеку есть — пусть ест, но лишь столько, сколько ему нужно и не во вред природе. А не надо — зачем обжираться?

— А у меня свой закон жизни, — сказал Рома. — Надо быть с волками и не быть с овцами!

— Так ведь и с волков, ты же сам видишь, — тоже шкуру сдирают, — возразил ему Сеня.

— Значит, надо так охотиться, чтобы не сдирали! Надо совершенствовать волчью квалификацию и грызть всех овечек, какие только попадутся!

— Платон Петрович! — закричала Зинаида. — Скажите ему! Ведь он же не прав!

— Знал бы что сказать, непременно сказал бы, — ответил Платон Петрович.

— А вы что же — не знаете, что ему ответить?

— Не знаю.

— Конечно, я немного преувеличил, погорячился, — сам же себе и возразил Рома. — Овечек надо грызть разумно, а не стихийно. Чтобы не уменьшалось их поголовье. Я за то, чтобы во всём был порядок. А кто будет грызть их слишком жадно и без всякой меры, — тех я и сам готов растерзать на куски, но общий закон всегда был и будет один и тот же: волки и овцы. Либо ты с волками, либо ты с овцами. Либо ТЫ жрёшь, либо ТЕБЯ жрут.

— Ну скажите же ему что-нибудь, Платон Петрович! — закричала Зинаида и, не дождавшись ответа от своего наставника, совсем растерявшись, повернулась к Сене. — А ты-то чего молчишь? Ведь ты же человек с высшим образованием, начитанный!

Арсений беспомощно развёл руками.

— То, что он говорит, — страшно, но я не знаю, что я могу ему возразить.

Зинаида повернулась к Роме и с гневом и презрением проговорила:

— А если я сама превращусь в волчицу, а ты у меня станешь овечкой и я на тебя накинусь, тогда ты что скажешь?

Рома мигом перевёл всё на шутку, опустился на землю и изобразил нечто четвероногое.

— А я скажу тогда: кушай меня, моя прекрасная волчица, на здоровье! Я — твой!

Он корчил какие-то рожи и что-то ещё вытворял, но Зинаида и смотреть на него не стала, а только отвернулась в сторону.

— Нет, это просто мазохизм какой-то! — возмутился Сеня. — Встань с земли, что ты вытворяешь!

— Скажите же что-нибудь, — взмолилась Зина почти уже безо всякой надежды к своему теперь уже бывшему духовному отцу.

— Нечего мне сказать, потому что я и сам не всё понимаю до конца. Например, мне не совсем понятно: если существует Зло, то почему Бог допускает его существование? Если ничто на свете не может произойти без воли Божией, то, стало быть, и Зло — тоже его воля? А если так, то почему человек должен нести ответственность за свои плохие поступки?.. Ну и многое другое. Думаю обо всём этом, думаю, а так ни до чего и не додумался пока. Утешаю себя лишь тем, что я слишком мал и слаб, чтобы понять разумом какие-то великие и важные истины. Вот и живу, опираясь больше на интуицию. Может быть, она — это и есть как раз-таки Божья подсказка мне, неразумному. А моя интуиция подсказывает мне жить именно здесь и жить именно вот так — в стороне от событий и не принимая на себя ответственности за чужие судьбы.

А потом вдали почернело небо, заблистали молнии и послышались раскаты грома.

Гости стали собираться в обратный путь.

— Я так боюсь молнии, — тихо, одному только Платону Петровичу призналась Зинаида. — Я так боюсь, что Бог накажет меня за все мои грехи.

— Езжай и ничего не бойся. Всё у тебя будет хорошо. — Платон Петрович перекрестил Зинаиду и захлопнул за нею дверцу машины.

Уже когда ехали, Сеня задумчиво проговорил:

— Какой всё-таки необыкновенный старик! Сила из него так и прёт, а как посмотрит в глаза — так будто насквозь тебя всего пронизывает…

А Рома, который сидел за рулём, не отрываясь взглядом от извилистой и опасной дороги, сказал на это:

— Да, насчёт силы — это и я заметил за ним.

— Да что же ты там такое в нём заметил? — нетерпеливо спросила Зинаида.

— Да насчёт силы… Особенно, когда у нас речь зашла о волках — надо ли их стрелять или нет и когда он сказал: надо, это и по-божески будет, и по-христиански…

— И что же из этого следует? — спросила Зинаида.

— А то, что он точно так же взял бы ружьё и прихлопнул бы и любого человека, который бы напал на него. И нас бы с Сенькой прихлопнул, если бы мы повели себя как-нибудь не так.

— Ну что ты такое говоришь! — возмутилась Зина.

— Это я точно говорю! Он — такой. Я таких людей сразу распознаю.

— Каких «таких»?

— Сильных. — Рома внимательно смотрел на дорогу, по которой уже вовсю шпарил дождь. — Пойми: я его не осуждаю и — ничего против него не имею. Пожалуй, даже и восхищаюсь им. Если бы его судьба как-нибудь иначе повернулась, он бы мог командовать партизанским отрядом. Или правительством. Или быть вождём племени. Или возглавлять каких-нибудь террористов… Или контрабандистов… Или рэкетиров…

— Да что ты такое мелешь! Он совсем не такой! Что же я его не знаю, разве?

— Он — именно такой. И он знает об этой своей силе, знает и боится её в себе… Вот он всё говорил о гордыне да о гордыне — так это он точно. У него её много. Потому и живёт отшельником — подавляет в себе эту свою скрытую силу.

— Всё ты врёшь!

— Не вру.

— Я думаю, Роман — по-своему прав, — отозвался Сеня. — Но он оценивает старика как-то уж очень односторонне.

— Я уважаю сильных, а он — сильный! — сказал Рома.

— Да он — святой, а не сильный! — возразила Зинаида.

— Охотно верю. Но может ли быть по-настоящему святой человек не сильным?

Благополучно покинув Абхазию и вернувшись в башню Арсения Кириллыча, Зинаида вдруг выяснила для себя, что ей больше нечего делать на побережье Чёрного моря. Отдохнула она хорошо, и теперь пора было возвращаться в родной Ростов-на-Дону.

Чтобы не звонить из дома в присутствии его хозяев, она пошла на местную почту и позвонила в Ростов оттуда.

Лёня-банкир был потрясён, узнав, что его неизвестно куда исчезнувшая было женщина спокойненько себе отдыхает на черноморском курорте. И без присмотра!