Владимир Полуботко - Латинист и его женщины

Между тем, доски и стройматериалы для моей затеи стоили очень дорого, но я вдруг проявил несвойственную мне изворотливость и самым неожиданным образом нашёл место, где всё это и многое другое можно было покупать почти задаром.

Мой старый друг по университету — литовец Сашка Мантас, с которым мы когда-то хотели написать работу о сходстве и различиях литовского и латинского языков, да так и не написали, был человеком незаурядным — с тремя высшими образованиями: лингвистическим, философским и математическим. После распада Советского Союза он хотел было вернуться в свою Литву, но там такие дюже умные не требовались, и он так и не смог вернуться к себе на родину, и тогда на почве безработицы и полной безысходности он после долгих приключений пристроился сторожем на одном очень интересном складе, затерявшемся в непроходимых дебрях безумной ростовской планировки.

Хозяева склада два-три раза в неделю привозили и сваливали туда как мусор, безо всякого учёта громадное количество труб, металлических конструкций, досок, брёвен, кирпичей и много чего ещё. Говорили, что собираются строить на этом месте какой-то заводик.

Мантас же был доктором наук не только по названию: он и впрямь кое-что соображал.

Очень скоро он вычислил, что всё это складское изобилие имело происхождение более чем подозрительное: никто ничего не записывал, никто ничего не учитывал; зарплату (грошовую, конечно же) выдавали очень просто: вынимали деньги из кармана и — на, бери! И ни расписок, ни ведомостей, ни трудовых книжек, ни налоговых отчислений… (Так же было и при приёме на эту работу — у него тогда даже и паспорта не спрашивали; просто спросили, как зовут, оглядели с ног до головы и увидели, что человек интеллигентный и нуждающийся, вот и всё.) Судя по всему, никакого заводика никто строить пока не собирался…

Несколько раз Мантас проверял: а что если немножко уменьшить количество досок или швеллеров — и что тогда будет? Выяснил: кроме того, что месячный заработок многократно увеличивается, ничего больше не будет. Надо только действовать умеючи и не жадничать. А то всё ж таки заметят, и тогда и убьют, не спрашивая фамилии, и закопают так, что никто не отыщет.

Вот так-то оно и получилось, что ремонт тёти Нюсиного дома и обустройство приусадебного участка не легли на меня совсем уж непосильным бременем.

Было уже лето, и нервотрёпка с натаскиванием отстающих и с экзаменами в мединституте для меня уже почти подошла к концу, когда выяснилось, что настала пора окончательно перебираться на новое местожительство. Валентинину мать я уже давно прописал по своему адресу, а дом тёти Нюси ею же самою был переоформлен на меня ещё так даже и раньше, и теперь уже ничто не удерживало нас в трёхкомнатной коммуналке на верхнем этаже пятиэтажного дома с видом из окон на грустную панораму двух остановившихся промышленных гигантов.

Вот и сбылась моя мечта — отойти прочь от этой непонятной, от этой непостижимой соседки по квартире. Сколько я злился на неё, сколько представлял себя порабощённым ею, барахтающимся в её паутине! И вот теперь я свободен. Ну и что хорошего? Мне даже и грустно как-то стало, что я больше не увижу этой женщины. Это я и сказал ей в один из самых последних дней своего пребывания в коммунальной квартире.

— Но почему же ты больше не увидишь меня? — удивилась Зинаида. — Разве ты не будешь приходить ко мне в гости?

— Конечно, не буду, — ответил я.

— Но почему?

— Ты должна приучаться жить без меня, а я — без тебя. Я так решил.

— Какие глупости! Почему ты считаешь, что решил правильно? Почему ты считаешь, что можешь решать что-то за меня?

— А что я решил за тебя?

— То, что я должна буду жить без тебя! А я без тебя не могу и не хочу! Ты мне нужен! Какое ты имеешь право отнимать себя от меня?

Я улыбнулся: ну и баба! Просто нахалюга какая-то да и только!..

— Я не знаю, что тебе ответить, — сказал я. — Но я чувствую: я должен поступить так и никак иначе!

— Всё ты выдумываешь! — закричала Зинаида.

Я не знал, что ей на это сказать. Молчал — вот и всё.

— Почему ты молчишь?

— А я беру пример с твоего Лёни-банкира. Ты же сама мне рассказывала, что он, когда ему хочется увильнуть от ответа, молчит себе и молчит. Вот и я делаю так же.

— Но я же тебе рассказывала это не для того, чтобы ты использовал это его оружие против меня! Так нечестно!

— Всё, что полезно для моего выживания, то и честно, — сказал я и добавил: — Это я взял уже из твоего личного арсенала. Учусь. Ну а если серьёзно, то для меня вопрос расставания с тобою — вопрос жизни и смерти. Я должен, я обязан отойти.

Зинаида была в растерянности. Она знала, что меня не переспоришь. Просто потому, что я умней. И тогда она пошла на хитрость:

— Но как же ты собираешься расстаться со мною навсегда, если ты мне обещал дописать счастливый конец к моей биографии?

— А я не отказываюсь от своего обещания, — охотно и радостно согласился я. — И я допишу. Но для этого мне вовсе незачем видеть тебя. Читать же написанное мною — тебе тоже вовсе не обязательно. Моя писанина будет жить и без тебя. Если ей суждено, чтобы её прочли на земле и в небесах, если ей суждено повлиять на твою дальнейшую судьбу, то так оно всё и будет: и прочтут, и повлияет. А если нет, то и нет!

Зинаида вся как-то поникла от этих моих слов и грустно сказала:

— Никто меня не любит.

Я промолчал. А потом догадался возразить:

— У тебя есть сын. Вот он тебя и любит. Люби и ты его, это необыкновенный мальчик!

Теперь молчала Зинаида.

— Но ты ж там напиши так, чтобы это всё — повлияло!

— Уж я-то постараюсь, ответил я.

— Умные люди мне когда-то объяснили: написанное имеет особую силу: что напишешь, то и будет…

— Ты напрасно мне это напоминаешь. Я помню всё, что ты мне когда-либо говорила. Я выполню твой заказ так, как и обещал.

В воскресенье, когда мы с Валентиной уже жили на новом месте, а именно — в доме тёти Нюси, я вновь получил интересные вести из параллельного мира.

А был этот день хорош и необычен тем, что после ужасающей жары наступила наконец-таки какая-то прохлада — прошёл дождь и притом с грозой, и наступила вдруг такая непривычная свежесть, что даже и запахи какие-то появились приятные. Вся зелень вдруг пробудилась и стала излучать в окружающую атмосферу что-то невообразимо приятное и давно забытое; вовсю запели птицы и в особенности — кукушки…

Но это я отнюдь не отвлёкся; я всё о том же: поступили новые вести из параллельного мира.

Телевизор передавал, что где-то там, в неправдоподобно далёкой от Ростова и всей России Москве, дождик с грозой был тоже, но — чуть посильней нашего: чересчур свежий ветер повалял по всей столице тысячи деревьев, и некоторые из них при падении не только подавили стоявшие под ними автомобили, но даже и выломали несколько зубцов у Кремлёвской стены…