Владимир Полуботко - Латинист и его женщины

Как только непогода в Москве улеглась, шахтёры на улицах продолжили свой прерванный было бунт по поводу невыплаты зарплаты и прочих безобразий на шахтах…

А в закрытых помещениях этого же города обсуждалось недавнее заявление Президента о том, что он ни в коем случае не собирается нарушать Конституцию и поэтому не желает избираться на третий срок и что ему уже осточертело опровергать нелепые слухи о своём третьем президентстве. И все говорили только об этом. Но тут вдруг вышел на экран телевизора один из бывших помощников Президента и выступил с заявлением: он горячо одобряет мудрое и своевременное решение Президента выдвинуться на третий срок, считает это законным и будет оказывать Президенту всяческую поддержку!..

Что всё это означало (буря, прошедшая строго в районе Садового Кольца, шахтёрские волнения и все эти заявочки насчёт третьего срока) — я, маленький человечек и жалкий провинциал, не представлял.

Но это были ещё не все вести из того огромного мира, который простирается там, по ту сторону телевизионного стекла.

Вечером того же дня по одному из телеканалов передавали интервью, взятое у одной университетской преподавательницы из Югославии.

Это была красивая с умным лицом шатенка лет тридцати пяти. На хорошем русском языке, но всё-таки с лёгким сербским акцентом она рассказывала, как жила когда-то в Боснии и преподавала там русский язык. С помощью Запада боснийские мусульмане потеснили православных сербов: огромное количество людей было изгнано со своих исконных земель. Выгнали и её. По национальному признаку. Для защиты основных ценностей западной демократии. Она лишилась нажитого имущества, квартиры и работы. От горя, от безысходности ей сначала хотелось покончить жизнь самоубийством, но потом она собралась с духом и выдержала этот удар. Спустя некоторое время она оказалась в Косове. И устроилась на работу в тамошнем университете…

И вот настал черёд уходить и из Косова. Потомки беженцев из коммунистической Албании неимоверно расплодились на чужой земле, и теперь эти мусульмане при поддержке Запада в очередной раз вытесняют православных сербов с их исконной земли. Брата её, который сильно болеет, угрозами и шантажом вытесняют из общежития. И дело подходит к тому, что и её должны выжить и с работы, и из квартиры, и из Косова. А албанцы уже празднуют победу на своём новом территориальном приобретении…

Совершенно потрясённый, я слушал историю этой женщины и думал: «Кому в следующий раз придётся убираться из собственного дома под натиском Запада или воинствующего Ислама — уж не нам ли, русским?» А женщина из Югославии тем временем продолжала: Запад заинтересован в разгроме православия на Балканах, Западу враждебна наша православная духовность, которой чуждо всё грубо материальное… а сербы — последний оплот России в этом районе. Вот потому такое и происходит. Но уезжать ещё и из Косова я не буду. Это было бы для меня НЕДОСТОИНСТВЕННО! Уж лучше умереть, чем такой позор!

Она так и сказала: недостоинственно. И это была её единственная ошибка в русском языке.

Когда передача закончилась, я подумал: боже ты мой, ведь я всю жизнь мечтал встретить или увидеть хотя бы издалека настоящую красивую во всех отношениях русскую женщину.

И вот — впервые увидел. На экране телевизора. И она оказалась не русская, а сербка!

Занятия с учениками кончились по причине летних каникул, и лишь моя самая старательная ученица Люся — та самая, что рыженькая и в очках — изъявила желание продолжить со мною изучение латыни в течение всего лета.

И однажды, после некоторого перерыва, она явилась ко мне уже по новому адресу и, застав меня работающим в саду, сказала:

— Ну, вот я и нашла вас, Павел Артемьевич! Здравствуйте!

— Здравствуй, здравствуй, — ответил я, не слишком-то отрываясь от работы.

— Павел Артемьевич, может быть, я — не вовремя? Тогда я приду в другой раз.

— Ну что ты! Сейчас я умоюсь, и мы пройдём в дом. Я тебе покажу, как я теперь живу… А хочешь, так мы можем и прямо здесь устроиться — на скамеечке. Здесь такая благодать.

— Мне всё равно.

— Как это всё равно? — я помыл руки из шланга, а потом и сунул голову под воду. Обтираясь полотенцем, указал на окружающий пейзаж: — Глянь, как красив окружающий мир! Arboribus, как сказал бы Варрон, tam consita terra nostra est, ut tota pomarium videatur. Ну-ка переведи!

Не моргнув глазом, Люся перевела:

— Деревьями так засажена страна наша, что вся она фруктовым садом кажется.

— Порядок слов — безобразный… Но вообще-то: ты скоро меня обгонишь, — сказал я с изумлением. — И зачем ты только со мною занимаешься, если ты и без того такая умная?

— Я хочу быть ещё умней. И хочу — обогнать вас!

— Ум для девушки — не самое главное, — сказал я вслух, а про себя подумал: «А обогнать меня — не велика честь!»

— Пойдёмте лучше в дом, а то вас тянет на посторонние разговоры и на тяжёлые мысли.

— Пойдём, — согласился я. — Заходи…

И Люся вошла в мой дом.

— Вот это — тётя Нюся, — шепнул я. — Поздоровайся с нею. Да погромче, а то она плохо слышит. — И шёпотом же добавил: — Старики страшно любят, когда с ними здороваются.

— Здравствуйте, — громко сказала рыженькая Люся.

— Здравствуй, доченька, здравствуй.

— Это — моя ученица Люся из университета, — пояснил я тёте Нюсе. — Мы сейчас будем заниматься латинским языком.

Прошли в комнату.

— А это — Валентина Александровна, моя супруга. Ты уже знаешь её.

Люся поздоровалась с Валентиной, сделала ей какой-то приятный комплимент насчёт фигуры и поинтересовалась, к какому сроку мы ожидаем пополнения семейства. И мы прошли дальше — в следующую комнату, где и уселись за стол.

— Можно вам задать нескромный вопрос? — спросила Люся, поглядывая на меня как-то исподлобья.

— Задавай!

— А Валентина Александровна уже перешла с вами на ты?

Я подумал: «Вот же гадюка рыжая! Она всё подмечала!»

— Уже перешла, — спокойно ответил я.

— Как здесь у вас хорошо, уютно, — сказала Люся, оглядываясь по сторонам. — И из окна Дон виден.

«В девке сидит бесёнок, — подумал я. — Не очень злой, но бесёнок! Сейчас она мне ещё что-нибудь выдаст».

— Ничего особенного нет, — возразил я. — Комната как комната. В саду было лучше.

— Я не то имела в виду.

— А что?

— Здесь, у вас теперь — такая тишина. Я так думаю, у вас тут за стенкой никто уже больше не будет орать, как на старой квартире.

— А! Вот ты о чём! — я усмехнулся. Рыжие — они все злые! Это у них судьба такая. Да ведь и я тоже — рыжий. Но злиться на всякие подковырки я не буду… Как объяснить этой девочке, что мне теперь так будет не хватать и того крика, и всяких прочих безумств моей прежней соседки. — Здесь у нас теперь всё тихо, — сказал я. — Разве что гудки проходящих по Дону кораблей, но это редко — судоходство теперь замерло. А тётя Нюся — не скандальная, да и мы с Валентиной — тоже не дюже шумные. Вот когда дитё появится на свет, вот тогда спокойствие и кончится, а пока… Ну что, давай почитаем сегодня диалоги Цицерона?