АlshBetta - Ада и Каххар [СИ]

— Добрый вечер, — не называя ни имен, ни фамилий, мужчина заслоняет собой дверной проход.

Мама, принесшая нам кусок пирога, прикусывает губу, увидев его. Подобные условности ее злят, но она, как и мы с Киром, бессильна что-то сделать.

У меня был выбор. И я выбрала.

— Нам пора, — натянув на сопротивляющегося сына его куртку, забираю ребенка на руки, перехватив свободной ладонью контейнер с пирогом, — скажи «пока-пока» бабушке, малыш.

Мальчику выпячивает вперед нижнюю губу, недовольный необходимостью прощаться. Он лениво машет ручкой дважды, а затем утыкается лицом мне в шею, спрятавшись.

— Пока, мам, — я нежно придерживаю мать за спину, поцеловав ее в щеку, — в следующую среду, в одиннадцать, да?

— Да, — шепотом отзывается она, сморгнув слезы, — до среды, Ада.

И затем молчаливый Эван закрывает за нами дверь.

Дом Каххара — наш дом — представляет собой огороженную бетонным забором территорию в тридцать соток с пропускным пунктом в лучших традициях американского кинематографа.

Сам особняк всего в три этажа, его плохо видно за деревьями, высаженными вдоль забора, а на крыше, как мне известно, расположено устройство, мешающее распознаванию дома спутником.

Это как маленький мир, отдельное государство, покидать которое запрещено в любой день и любое время недели, кроме среды. Это вынужденно, но отмене не подлежит. К тому же, уже привычно.

В самом доме есть все, что душе заблагорассудится. Он огромен, просторен и светел. Окна в пол, нежные, переливистые цвета для отделки стен, паркет, местами сменяющийся на ковролин, известные картины, ведь я так люблю живопись…

Для Кира имеется огромная детская площадка, какую редко увидишь даже на картинках, игровая комната со всеми вариациями игрушек мира; для меня — студия с роялем, мольбертом и гончарным кругом, крытый бассейн с современной гидромассажной ванной и задний двор, на котором можно жарить барбекю. И это не считая кино-комнаты, тренажерного зала и библиотеки с сотнями книг на разных языках, в том числе — на русском.

Все, что нам заблагорассудится, появляется здесь за рекордные два-три дня. Каххар очень щедр. Он понимает, что жить в изоляции и заточении чертовски сложно.

Мы въезжаем на территорию поместья через отдельные ворота черного цвета — ворота для нас. Они ведут прямо к гаражу, не заставляя петлять между деревьями, как дороги от иных ворот. Все продуманно.

Эван гасит фары, припарковавшись на нужном месте, и выключает зажигание. Четыреста километров до дома мамы снова позади.

Мужчина, который открывает мне дверь, совсем не похож на белокурого голубоглазого телохранителя, с честью и совестью оберегающего нас уже пять лет.

Он черноволос, смугл и прекрасен. Ровная стрижка, ухоженная борода, роскошная фигура и сильные мускулистые руки… он нежно поддерживает меня, помогая выбраться из машины со спящим сыном на руках. Теплый взгляд черных глаз с обожанием проходится по умиротворенному личику мальчика.

— Привет, — шепотом зовет Каххар, поцеловав мой висок. На нем темные джинсы и свободная рубашка, застегнутая на все пуговицы. На лбу видна голубоватая венка — переживал.

Я со вздохом прижимаюсь к нему. От мужа пахнет мятой и какими-то пряностями, а запах этот означает, что я дома.

— Мы в порядке, — вместо ответного приветствия, бормочу в его широкую грудь. Он никогда не переставал следить за собой, так как знает, что порой от этого зависит жизнь.

Каххар обнимает меня за талию.

— Это делает меня счастливым. Пойдем-ка в дом.

Я сглатываю, с крохотной улыбкой мотнув головой. Он понимает меня. Он никогда, после того как приезжаю от матери, не заводит разговор о нашей встрече. Для этого будет время позже.

Чувствовать мужа спиной, ощущать его дыхание рядом — вот где счастье. И лишнее доказательство этого счастья сейчас безмятежно смотрит в моих руках, тихонько посапывая.

Мы заходим в дом. Услужливые и молчаливые прислужники раскрывают двери, подошедшая горничная забирает пирог.

— Не выбрасывайте…

И все равно ведь выбросят.

Каххар гладит меня по плечу.

— Ты бледная. Хочешь, я его отнесу?

Я смотрю на черты сына, во многом унаследовавшего как под копирку черты своего отца, и на сердце теплеет. Это все не просто так. Это все — заслуженно. Ради возможности быть с Каххаром, ради возможности укачивать Кира перед сном, ради того, чтобы видеть их обоих, их любить… я готова заплатить что угодно. Даже высшую цену.

— Пойдем вместе, — уже оптимистичнее предлагаю я, сделав шаг к лестнице.

Муж отвечает улыбкой.

Спальня нашего малыша — единственного и долгожданного — выполнена в синих тонах с проблесками желтого и искусными рисунками на стенах из лучших детских мультфильмов. Здесь нет ничего исламского, ничего, что отсылает к Ирану. Колыбелька лишь вырезана из дерева, что немного напоминает Восток, но не более того. Здесь Англия. Здесь все по-английски — как у добропорядочных граждан.

Каххар помогает мне уложить сына в кроватку, подоткнув его одеяло. Он смотрит на Кира с таким любованием, что у меня иступлено стучит в груди сердце. Говорят ведь, что такие люди, как он, не способны не то что на любовь, а даже на сострадание. Что нет в них ничего человеческого, что они — первобытные звери, твари. И то, что они делают…

Я слышала это не раз. Я читала, смотрела, видела это… для меня не стало новостью, за кого выхожу замуж. Но Каххар любил меня, а я любила его. Мы посчитали это достаточным, чтобы связать наши жизни вместе.

— Спокойной ночи, ангел, — бархатно произносит мужчина, подушечкой пальца коснувшись крохотной ладошки, — ничего и никогда не бойся.

Кир довольно отворачивается к стенке, сжав пальчиками покрывало, и убегает к Морфею. Их ждут веселые игры этой ночью, а это лучшее, чего можно для малыша пожелать. Он прекрасно спит в отличии от многих детей, которых я видела. И хоть радио-няня никогда не выключается, она, как правило, не будит нас ночами.

Мой темноглазый спутник ничего не говорит до тех пор, пока не выходим за пределы комнаты. Осторожно прикрыв дверь, он следит за тем, чтобы ее стук не потревожил ребенка. И лишь затем оборачивается ко мне.

Аксинитовые глаза будто впервые всматриваются в каждую черточку. Всегда после нашей разлуки, даже такой недолгой, Каххар невероятно трепетный. Его взгляд, прикосновения, улыбки — мы будто навсегда расставались, а тут неожиданно встретились.

Он прекрасен.

В такие моменты мне хочется придушить любого, кто посмеет кинуть в его адрес «чудовище».